========== Пролог ==========
Старший лейтенант милиции Артем Ветров перебирал кипу папок без энтузиазма. Морщил нос и скреб затылок в попытках сосредоточиться и делать дело… Открыл одну папку, однако кособокие блошиные буквы мерзко прыгали перед глазами.
В сельский опорный пункт его только на прошлой неделе перевели — из Донецка — не привык старший лейтенант к тому, что на рабочем месте нет компьютера с готовой базой.
Напротив него ерзал на скрипучем стуле помощник — сержант Петр Кубриков… Хотя, какой он Петр? Петька, не дорос до Петра: после армии только мальчишка. При прошлом участковом он всего месяц поработал, однако был у Петьки несомненный плюс: он родился и вырос здесь, в деревне Красный Партизан.
— Максим Ильич ведь, тоже пропал, — осторожно заметил Кубриков, подняв чубатую голову от мобильника. — Там и про него заявление есть…
— Угу, — буркнул Ветров, отыскав ту самую папку, с кипой на Максима Ильича.
Из папки на Ветрова строго «взглянул» его предшественник на месте участкового: пожилой и матерый, со свирепыми рыжими усами, с хитрым прищуром. Фото с доски почета открепили: украшено дубовыми листьями, да так и подписано: «Капитан милиции Порох, Максим Ильич. Лучший участковый уполномоченный Докучаевского района Донецкой области».
— Он Максакова ходил искать, — прошептал Петька, нервно елозя пальцем по экрану телефона. — И с концами, Артем Геннадьич.
— Так, а Максаков — что? — осведомился Ветров, выбрав папку с Максаковым, но поленившись перечитать. Он уже про всех раз по десять прочитал, и они в голове участкового успели перемешаться в кашу.
— Утоп, — буркнул Кубриков, затолкав телефон в карман форменных брюк. — Тело не нашли.
— Утоп, — вздохнул Ветров, с тихим и грустным шелестом отложив бумажки. По исцарапанной, испорченной кругами от горячих кружек столешнице вальяжно прополз рыжий прусак.
Странное дело прижало плечи Ветрова с самого первого рабочего дня — в селе непостижимым образом пропали пять человек. Началось все с полгода назад, при Порохе — пропал Варюхин, пасечник. Прямо у себя с пасеки исчез, и не видали его до сих пор. За ним, как по лыжне, еще трое испарились, а потом — и сам Порох.
Ветров же «унаследовал» это совсем не легкое дело — упревал над тем, чтобы нащупать между всеми пятью хоть какую хлипкую связь, однако попытки летели в тартарары. Да, все они местные, да, знакомы были с пеленок, однако все по-разному пропали, в разных местах — и общего врага Ветров тоже не определил.
Про Максакова шептали «Утоп», потому что в последний раз видали этого пьяницу на Чистом озере. Рыбачил со «звездой» местного розлива Куркиным — глушили горькую да песни орали, покидав снасти на берегу. А на утро — снасти нашли, бутылки нашли… Куркин валялся в кусту, да лыка не вязал. А вот, Максакова — как черт унес: ни на озере, ни в озере, ни дома, ни у любовницы не нашли. И на работу не вышел — ни на следующий день, ни через неделю, и нет его до сих пор.
Кстати, супруга Куркина, Аглая, тоже пропала — ушла с сестрой Ядвигой с утра по ягоды — и месяц уж прошел, как обе канули. Петька рассказывал, как начальник из Докучаевска капитана Пороха разносил, будто бы тот, как квашня сидит, когда люди из-под носа исчезают. Бегал тогда Порох, как угорелый — и по хатам опрашивал, и с лесничим Авдоткиным прочесывал местные дремучие леса, но не нашел никого, ничего, ни единой зацепки.
Старый кипятильник в литровой банке отвлек — нагрел воду, и она забулькала, выплескиваясь на крышу сейфа. На стол больше не ставили банку: и так испорчен.
— Кофе заварю, ты будешь? — пробурчал Ветров, отключил кипятильник, вынул его из банки и запрятал подальше в ящик стола. По пожарной безопасности не положено в кабинете такие вещи держать. Но, не роботы же — кофе хочется.
— Ага, Артем Геннадьич, — зевнул Петька, сонный какой-то, растрепанный.
Ветров схватил с подоконника кофейную банку и чашки, принялся насыпать… В мутное, заросшее паутиной окно весело заглядывало летнее солнце, да птички-бездельницы звенели где-то в густых кустах. Август радовал погодой: нет проклятой жары, и можно хоть как-то работать.
Только Ветров успел кофе залить кипятком, как белую дверь тесного кабинета сотряс мощный стук, похожий на удары кулаком, или каблуком… А то и молотком.
— Входите, — выдохнул Ветров и чуть кофе не расплескал — успел вовремя поставить на стол.
Дверь распахнулась с треском, будто сбитая ногой, и в кабинет ураганом ворвалась тетка — рослая такая, крепкая, да голова в бигуди. Наверное, что-то страшное у нее стряслось, раз выскочила из дому, не закончив прическу.
— Ты — участковый? — пригвоздила Ветрова тетка и стукнула кулаком по его столу.
— Я… — Ветров хотел сурово, по-милицейски отчеканить, однако не вышло: пискнул, как мышь.
— Мямля какая-то, ей-богу! — рыкнула тетка, обмахивая багровое лицо каким-то желтым полотенцем. — Не знаю, кого ты найдешь тут? Тьфу!
— Так, давайте по делу! — участковый, наконец-то, взял себя в руки и отрубил эти вопли, зыркнул на тетку, чтобы заткнулась и объяснила, наконец, для чего ворвалась.
— Муж мой вчера-ся канул, — скрипучим голосом выплюнула та. — Мирошка, плотником халтурил по селу!
Ветров скис: еще один пропал — так же, «из-под носа», как и у Пороха. Придется забыть о кофе — старший лейтенант смиренно взял двойной бланк, копирку и ручку, принялся надписывать шапку для протокола… Кофе остынет, пока он будет беседовать с теткой.
— «Мирошка» — это как? — уточнил он, повинуясь своему еще студенческому страху допустить ошибку в протоколе.
— Мирон Алексеич! — бросила тетка и расселась на свободном стуле, широко расставив полные колени, едва прикрытые цветастым платьем. — Яшкин… Фамилию, хоть, правильно написал? — она бесцеремонно заглянула в довольно корявый протокол Ветрова.
Участковый только шапку успел надписать, стараясь отвлечься от ехидного хмыканья тетки. Не воспринимает всерьез новичка — ну да ладно, все когда-то начинали…
— Фамилия, имя, отчество? — рабочим тоном уточнил у нее участковый, не поднимая головы от бумаги. Ручка у него писала неважно: пропускала и царапала — приходилось обводить буквы по два-три раза, черт.
— Ишь! — фыркнула тетка, закинув полотенце на могучее плечо. — Ну, Никишина я, Дарья Поликарповна! И не глазей! — она в который раз испепелила несчастного Ветрова взглядом ведьминских глазищ. — Не расписанные мы, так живем! Не бог ты — не тебе судить!
— А причем тут бог? — не выдержал Ветров, нехорошо предчувствуя, что из-за сумбура Никишиной придется портить протокол. Он ведь, поставил галочку в графе «замужем», а черкать и мазать корректором нельзя. В Донецке, по крайней мере, нельзя было…
— Есть юридические формулировки, в конце концов! — Ветров хотел, было, блеснуть высшим образованием, однако натолкнулся на огненную стену презрения в «ведьминских глазищах». — Да и вообще, у вашего… кхм… супруга, кроме вас, еще семья есть?
— Да ты чего? — взвилась Никишина, взмахнув крепким, мужицким кулаком. — Я б с него сразу всю дурь вышибла! Сковородой!
— Успокойтесь, Никишина, иначе я у вас заявление не приму, — Ветров выбросил все эмоции и превратился в робота. — Вот, — он сунул ей чистый лист и ручку. — Опишите все обстоятельства его исчезновения, которые вам известны.
— Хм! — Никишина громко хмыкнула в ответ на его нарочитый официоз и схватила хлипкую китайскую ручку мощными пальцами, закаленными на грядках. — Ну, так, значится, так… — буркнула она.
Никишина опустила злой горбатый нос, низко склонившись над бумагой, и начала увлеченно выводить крупные, округлые буквы. Участковый Ветров обидеть никого не хотел — но подобный почерк считается признаком недостатка интеллекта.
Никишина довольно долго карябала, а после — подала бумагу Ветрову. Как-то слетела с нее воинственная спесь — тетка выглядела какой-то задушенной, всплакнула даже.
— Боюсь… — проронила она. — Нечистый куражится…