— Успокойтесь, гражданка! — буркнул Ветров, с каменным лицом перечитывая ее заявление. — Мы — милиция, и в чертей не верим. Сейчас, я задам вам пару вопросов, а вы постарайтесь ответить поточнее!
Оказалось, что Яшкину приспичило вчерашним утром отправиться капканы проверять — ловил он зайцев каких-то в чащобе, и уходил в самую глухомань, чтобы лесничий Авдоткин не засек.
— Ну, да, браконьерствовал Мирошка! — в который раз взвилась Никишина. — А ты сам посуди, какой доход у плотника на селе! Есть нечего месяцами бывает!
— Так, дальше, — пробормотал Ветров, чья голова уже раскалывалась от визга и рева. — Вы знаете, где Яшкин расставлял свои капканы?
— Куркин знает, — фыркнула Никишина. — Чертяка, пьянь, приперся назад, как ни в чем не бывало, а моего сокола и нет!
С Максаковым — Куркин, с Яшкиным теперь — тот же Куркин… И жена Куркина пропала. В голову настойчиво затесался зубастый образ Куркина-убийцы, который Максакова утопил, и сгубил в лесу Мирошку, да женку прихлопнул с горячей руки.
Ветров записывал тщательно и старался сделать почерк получше. Три раза проверил ошибки: не хотелось портить бланк и переписывать заново. В Донецке бланки протоколов шли под строгую отчетность, и за испорченные вычитали из зарплаты… А тут?
— Так, подпишите здесь: «С моих слов записано верно», — Ветров указал ей на пустую графу, когда Никишина закончила рявкать ему в лицо и умолкла, отирая полотенцем слезы вместе с темной косметикой.
— А ну, дай, прочитаю! — задернув носом, Никишина выхватила у Ветрова протокол и едва не порвала. — Знаю я вас, напишешь вам «верно», а вы наклепаете!
— Авдоткину звони! — стальным тоном приказал Ветров Петьке. — Снова прочесывать пойдем…
— Э, как это — Авдоткину? — вскочила Дарья, отшвырнув протокол, который так и не подписала. — Капканы-то Мирошкины — того, не этого!
— Так, гражданка! — отрезал Ветров, а Петька тем временем присоседился к телефону и принялся с потрескиванием вращать диск. — Ваш супруг заблудился в лесу! Тут уже не до его капканов — речь идет о его жизни!
— Ой-вой-вой… — закудахтала Никишина, упав на спинку стула, от чего тот жалобно заскрежетал.
— Подпишите протокол! — Ветров сурово ткнул пальцем в пустую графу на бумаге и сунул Никишиной ручку.
— Да, черт с тобой, — шепотом ругнулся Петька, звякнув синей телефонной трубкой о рычаг.
— Что там, у Авдоткина опять номер не существует? — осведомился Ветров, тщательно следя за тем, чтобы Дарья оставила свою подпись на обоих экземплярах. Неохота ему потом за ней бегать, чтобы дело сдать в архив.
— Угу, — кивнул Петька. — На мобильный попробую набрать. Столб упал, наверное, опять… Вне зоны, — сообщил он, когда не смог достать лесника и по мобильному. — Что делать, Артем Геннадьич?
— Так, Кубриков, дружину собирай — лес все равно будем прочесывать! Авдоткину позванивай! — постановил Ветров, решив, что Авдоткин пошел на обход в свои дебри и вышел из зоны покрытия. В тайне участковый надеялся, что недотепа Яшкин просто заблудился по пьяни. Перепил с Куркиным треклятым, и потерялся.
— Смотаюсь к Куркину пока, — решил Ветров, натягивая китель. — Какой-никакой, а свидетель.
— Никакой! — влезла Никишина. — Он с утра уже никакой!
Выйдя в утреннюю прохладу, Ветров чуток порадовался солнышку и широко зашагал к служебной машине. Для девушки большое начальство выделило «запорожец»: мигалкой снабдили, полосу намалевали — и сойдет. На ходу пока « глазастый» — Ветров, хоть и не сразу, но завел хрипатый движок. Осторожно, чтобы сильно не прыгать на кочках, двинулся он по Восточной улице к «Хозтоварам», неподалеку от которых базировался Куркин.
========== Избавь-трава ==========
Комментарий к Избавь-трава
1. Наймит — наемный работник после отмены крепостного права. 1861г. — год отмены крепостного права на Правобережной Украине (на Левобережной — 1846г.)
2. Химородник — казачий колдун.
Двор Куркина выглядел так, будто нога человека не ступала в него десяток лет. Древовидные заросли амброзии мерно покачивались, прочно оккупировав все грядки, пустые бутылки виднелись — старинные, с черной плесенью внутри. Да носилась, кудахтая, пестрая курица — чужая, скорее всего. Ветров заметил в углу двора сгнившую будку, цепь толстенная, ржавая возле нее валялась, но собаки не видно. Постояв еще минуточку, Ветров решился и толкнул скрипучую, гнилую калитку.
— Эээ! — внезапно со стороны убогой хаты вой какой-то раздался… Или рев.
Ветров уже во двор шагнул — шел осторожно, чтобы в перепутанных зарослях сорняков в яму какую не вступить. Он вскинул голову рывком и увидал, что на дырявое крыльцо выпростался Куркин — живой пока еще, не околел. Тощий, как палка, коричневый от алкоголя, пошатывался он на нетвердых с похмелья ногах и чесал колено под синими трикотажными штанами, растянутыми, как мешок.
— Ты чо шаришь, эээ? — проревел сей житель, вперив в участкового пространный пьяный взгляд. Под правым глазом у него фингал — авось, дрался с Яшкиным? Авось, убил?
— Участковый уполномоченный Ветров, — Ветров не рявкнул, а вздохнул, выпятив вперед удостоверение. Перспектива пообщаться с приматом не радовала его совсем. Что Куркин может ему сказать? Может быть, и не помнит он ничего. Ветров уже раз пять пытался опрашивать его насчет жены и невестки, однако Куркин был всегда вповалку, и говорил только «эээ», или «ррр», а то и просто храпел, не реагируя на внешние раздражители.
— У, начальничек… — изрыгнул Куркин, почесав плешивый затылок. — Ну, проходи, коль не шутишь!
— Не шучу! — сурово отрубил участковый и, лавируя между мусором, ямами и лужами, приблизился к куркинской халупе. Не дом у него, а картошка какая-то: бесформенный уже, сырой всегда да в землю врос по самые окошки, непрозрачные от толстого пыльного слоя.
Куркин зигзагами потащился в сени, расхлябанно загребая шлепанцами из вспененной резины, которые у него почему-то розовыми оказались. Ветров здесь уже был — темно в сенях Куркина, холодно, как в склепе, а еще — жутко душно от смеси курева, алкогольных паров да гадкого запаха горелой каши. Ветров подозревал, что Куркин где-то в погребе прячет самогонный аппарат — от него и поднимаются пары. Он еще обязательно нагрянет сюда с проверкой — когда раскидает дело пропавших.
— Подь сюды, начальничек! — Куркин размахнулся и пнул ногой кривое и ржавое ведро, которое торчало у него на пути.
Ведерко с низким лязгом покатилось по чёрным от грязи и липким доскам давно не мытого пола, и от него панически забилась под газовую плитку крыса.
Это место служило Куркину кухней: закопченная плитка, покрытая чем-то пригоревшим, забитый заскорузлыми тарелками умывальник, какая-то тумба, развалюха-стол под дырявой клеенкой да пяток табуретов. Из них только два стояли возле стола, остальные — хаотично валялись по кухне. А уж кислятиной как разит — даже голова у Ветрова слегка закружилась. Кстати, вот и каша — в ведре под умывальником. И около ведра.
Куркин, вздыхая, полез за плитку и, покопавшись, вытащил что-то что явно скрывал.
— Раздавим? — пробухтел Куркин, хлопнув на стол бутыль мутного первача.
— Так, гражданин, я — при исполнении! — свирепо напомнил ему Ветров, опасаясь присаживаться на один из его табуретов: или прилипнет, или навернется.
— Эх, ты! — выплюнул Куркин, вынул зубами притертую пробку, стопку грязную приставил к отбитому горлышку…
— Так! — Ветров отобрал у него эти «радости» и отставил на дальнюю тумбу. Крысы-мыши над ней хорошенько потрудились: от погрызов живого места нет, хотя тумба — из вычурного полированного гарнитура.
— Гражданин Куркин, я пришел поговорить о Яшкине! — блокировав пьянице доступ к первачу, Ветров рванул с места в карьер.
— А, что, Мирошка? — брызжа слюной, излаял Куркин. — Чего он уже учудил, козлиная морда?
— Он пропал! — вколотил Ветров, не церемонясь с этим «сознательным» гражданином. Еще стопку первача хлопнет — и станет бессознательным. По-хорошему надо бы его в КПЗ прописать до завтра, чтобы просох и смог адекватно показать, где они с Яшкиным капканы мастырили.