Пока я лежал в больнице, ко мне заглянул полицейский капеллан на случай, если мне понадобится собороваться. После разговора со священником я ощутил вину: моя вера значительно ослабла с тех времен, как в детстве прислуживал у алтаря. Я редко посещал церковь и не причащался. Религия перестала казаться мне важной и значимой.
Я работал в жестокой, опасной среде, где вроде бы нет Бога. Мое первое назначение — в отдел по борьбе с наркотиками — привело меня на Манхэттен, в Нижний Ист-Сайд, бороться с уличными преступлениями. Там я навидался «демонов» в людском обличье, мерзавцев, проводящих дни и ночи, грабя, насилуя и убивая обывателей. Конечно, в том старом квартале проживали и хорошие люди, но я редко их видел, разве что в качестве жертв ужасных преступлений.
Скептики часто спрашивают: как вообще можно верить в Бога, когда мир переполнен коррупцией и насилием.
Они спрашивают:
– Что же это за Бог, если он допускает такое зло?
Подобные мысли не посещали меня даже в дни забвения религии. Надо понимать: существует свобода воли. Бог не вмешивается в решения людей, потому что ему не нужны роботы. Он хочет, чтобы мы сознательно пришли к нему. Однако на этом пути есть камень преткновения — дьявол. Если люди отрицают существование Бога, они не верят и в его антагониста. Однако все наши беды доказывают реальность дьявола и зла, которое он сеет. Это невозможно выдержать, «выгорают» даже самые стойкие из нас: злоупотребление алкоголем, разводы и самоубийства — не редкость среди моих сослуживцев, да и в полиции любой страны мира.
Хотя я знал, что очищаю улицы от преступников — сперва в Нижнем Ист-Сайде, потом в трущобах Южного Бронкса и Браунсвилля в Бруклине (восточная часть Нью-Йорка), теперь снова в Бронксе, но уже сержантом, работаю с полуночи до восьми утра в Сорок шестом отделении, — однако жестоким преступлениям не было конца. Территория нашего Сорок шестого — на полицейском жаргоне «Аламо» — небольшая, но это один из самых оживленных и опасных районов в мире. В густонаселенном — более 118 000 жителей — гетто две трети составляют испанцы, треть — афроамериканцы, два процента белые и один — иранцы. Из этого пестрого состава — 1950 осужденных за тяжкие преступления и освобожденных условно-досрочно.
Обычно в год мы расследуем 32 убийства — приблизительно раз в 11 дней, 87 изнасилований, 682 нападения, 870 ограблений, 1022 кражи со взломом и 2234 автоаварии. Наши копы помогают больным и инвалидам, отвечают на 76 789 радиовызовов (звонки в 911) и производят 10 353 ареста за уголовные преступления.
Даже для Нью-Йорка это немало, и когда в полночь наши 7 машин выезжают на патрулирование, на каждую приходится примерно 19 вызовов. Будучи сержантом, я обязан отвечать на каждый звонок, поступивший по рации. Моя задача — решить, объявлять ли территорию местом преступления, кого задержать для допроса, а кого отпустить. Я определяю, надо ли вызывать следователей, вертолеты для преследования подозреваемых, команду экспертов-криминалистов, спецов из отдела расследования причин аварий, кинологов или еще кого-то из наших специальных частей.
Чтобы вы получили представление о нашей работе, вот несколько дел, которыми я занимался на этой неделе. Первый звонок поступил по радиосвязи с кодом 10–53 (автоавария). «Вероятно, один холодный», — добавила центральная, имея в виду, что не исключен смертельный исход. На месте нам удалось воссоздать ход событий: врезавшись в припаркованное такси на такой скорости, что сидящего на пассажирском сиденье выбросило через окно на 25 метров, водитель погнал дальше, безразличный к судьбе своего друга (мы арестовали бездушного сукина сына той же ночью). Пострадавший лежал в луже собственной крови и мозговой жидкости. К приезду «скорой» он был еще жив, как и следующая жертва нападения: там парня пырнули ножом в сердце из-за 20 долларов.
Поступивший в следующее дежурство звонок я бы назвал кошмаром каждого родителя: ребенок не дышит. Хотя при виде месячного младенца сразу стало понятно — помощь опоздала. Врачи «скорой» долго и отчаянно бились, пытаясь вдохнуть жизнь в крохотное тельце. Что расстроило и взбесило меня больше всего: этой смерти можно было избежать. Малыш гулил бы в своей кроватке, если бы родители уложили его не на животик, а на бочок — сон в этой позе снижает риск внезапной детской смерти на пятьдесят процентов. Мы с женой буквально наизусть выучили книги по уходу за ребенком, когда ожидали Кристину, и купили специальную подушку, чтобы малышка не переворачивалась во сне. Я отказываюсь понимать, как некоторые родители могут быть столь невежественны.