— Снаружи еще светло, — пробормотал мальчик, — но внутри…
И тут Роберт вспомнил о свечах, о том, что прошлым вечером они горели во всех окнах. Значит, в доме кто-то был и зажег их все.
Они пересекли хозяйственный двор и подошли к дому сзади. Когда Эмили толкнула оконную раму, дерево хрустнуло и мигом раскрошилось. Стараясь создавать как можно меньше шума, дети забрались внутрь. Запах в помещении оказался еще невыносимее, чем в конюшне: разило плесенью, сыростью и гниением. Бесшумно ступая по полу, они ощущали под ногами сорную траву и слышали хруст крошащегося под сапогами мерзлого помета животных. Впереди неясно вырисовывались остовы кресел; обивка свисала с них подобно лоскутам содранной кожи, все было покрыто паутиной. Эмили остановилась и осмотрелась.
— Ух! — произнесла она с еще большим отвращением на лице, чем недавно в конюшне. — Здесь никто не может жить.
— Почему же ты говоришь шепотом? — спросил Роберт.
— Ух! — повторила она громче, присела, подняла с пола обломок деревянной планки и, словно бросая вызов темноте, снова закричала во весь голос: — Ух, ух, ух!
Ей откликнулось только эхо. Эмили швырнула деревяшку в проем ближайшей к ним двери.
Послышался звон, а затем стук рассыпавшихся осколков разбитого фарфора. Оба бросились посмотреть что разбилось. В этой комнате было гораздо темнее, но они без труда разглядели разлетевшиеся во все стороны осколки вазы. Роберт изумленно оглядывал комнату. Он понял, что с той поры, когда дом покинули, здесь никто ни к чему не прикасался. Почти пятнадцать лет дом оставался необитаемым, но ни один вор не осмелился что-нибудь из него стянуть, ни один нищий не отважился укрыться ни в одной из его многочисленных комнат. Его размышления прервал неожиданный шепот Эмили.
— Роберт, иди быстрее сюда, здесь свет!
Она уже была в соседнем помещении, и Роберт поспешил присоединиться к девочке. Он понял, что они оказались в коридоре. Над их головами поднималась вверх дубовая лестница. Она все еще выглядела впечатляющей, хотя пауки оплели ее серебристыми гобеленами, а пятна плесени на дорогом дереве напоминали гноящиеся болячки. Лестница выходила на галерею, на стене которой едва угадывались портреты в рамах. Только один из них был освещен так, что можно было различить лицо, — перед ним на полу горели поставленные в ряд четыре свечи.
— Нет, — прошептал Роберт, — нет.
Ему захотелось быстрее убраться отсюда, но он заставил себя остаться и удостовериться, что не ошибся.
— Что это? — прошептала ему на ухо Эмили.
Он жестом указал на лестницу и стал подниматься.
— Роберт!
Она за ним не последовала. Мальчик оглянулся. Лицо Эмили в свете свечей выглядело очень бледным.
— Неужели тебе обязательно надо туда идти? — прошептала она. — Здесь нет следов, совсем никаких, кроме твоих!
Он посмотрел вниз, на уже пройденный путь, а потом — на верхние ступеньки лестницы. Действительно, все чисто. Вокруг только нетронутый слой пыли и плесени. Роберт взбежал наверх и осмотрел галерею в обоих направлениях. И здесь следов не было, кроме четких отпечатков его сапог на ступенях лестницы и там, где он остановился. Но кто-то должен был зажечь эти свечи — и совсем недавно, — потому что пятна оплавленного воска вокруг них на полу едва начали образовываться. Роберт поднял взгляд на портрет и стал вглядываться в него с нарастающим ужасом, но совершенно без примеси удивления. Он сразу узнал изображенное на нем лицо — он видел его под сенью капюшона минувшей ночью. Это было лицо, походившее на лик смерти. На портрете был изображен именно тот мужчина… Ошибки быть не могло.
Роберт еще какое-то мгновение продолжал в него вглядываться, а потом его внезапно затрясло, и он бросился бежать. Поворачиваясь, он уронил две свечи и в наступившем полумраке почти скатился с лестницы. Мальчик врезался в противоположную от лестницы стену, неуклюже пошатнулся, стараясь удержать равновесие, и в то же мгновение увидел приближавшуюся к нему фигуру в капюшоне. Она словно возникла из темноты и спускалась по лестнице.
— Эмили, — завопил Роберт, — Эмили, ты здесь?
Шум взбесившейся крови у него в ушах был так силен, что у него зародилось сомнение, в состоянии ли он расслышать то, что она ему отвечает, если Эмили действительно что-то говорила. Фигура в капюшоне набросилась на него. Он стал отчаянно сопротивляться, один раз ему даже удалось оттолкнуть ее, но она схватила-таки его за руку.
— Роберт.
Мальчик замер.
— Роберт, — услыхал он снова, — именем нашего милостивого Господа, Иисуса Христа, пожалуйста!