Мистер Обри поднялся на ноги, снял с себя пальто и накрыл им труп. Не вполне понимая, трясет его от холода или страха, он побежал, ломая ветки, к открытым полям за пределами Кольца. Всю дорогу он громко кричал, зовя на помощь. За его спиной на мертвые деревья снова садились вороны, чтобы оглядеться и продолжить прерванную трапезу. Пальто недолго будет служить препятствием для клювов голодных птиц.
«И не только у римлян и евреев, но также и у христиан есть подобные несчастливые дни, особенно День избиения младенцев… В День избиения младенцев мы стараемся не заниматься никакими делами».
Когда обнаружили мертвого старика, Роберт Фокс был с отцом. Они катались верхом по полям, простиравшимся у подножия холма. Ему не позволили подняться к Кольцу Клирбюри и увидеть труп, но он не сомневался, что на отца очень плохо подействовало то, чему тот стал свидетелем. Капитан Фокс, насколько понимал его сын, был, с одной стороны, напуган, с другой — выглядел так, будто ожидал новых подобных вестей. И вот теперь, спустя восемь дней, они, похоже, действительно пришли.
Солдат, одетый в форму милиции[1], торопливо подошел к своему капитану и стал что-то шептать ему на ухо. Капитан Фокс был явно ошеломлен, но лишь едва заметно вскинул бровь. Он почти шепотом пробормотал короткую молитву, затем сразу же взял в руки меч и накинул на себя плащ. Решительным шагом он подошел к двери, но остановился в дверном проеме и обернулся. Как и следовало ожидать, его сын спокойно сидел рядом с Эмили Воэн. Капитан Фокс улыбнулся. В который раз ему в голову пришла мысль, что они выглядят братом и сестрой. Оба розовощекие, с тонкими чертами лиц, золотистыми волосами, у Роберта коротко подстриженными, у Эмили укрощенным потоком ниспадающими кольцами кудрявых локонов. Они держались за руки, неразлучные, как всегда, едва ли не с самого дня рождения тринадцать лет назад.
— Вы подождите здесь, — строго распорядился капитан Фокс. Он достал из кошелька монетку и добавил с едва заметными нотками извинения в голосе: — Можете послать за сладостями.
Роберт нехотя взял монетку и повертел ее в пальцах, не веря собственным глазам. Для сладостей поздно, уже почти время обеда. Предполагалось, что вскоре они отправятся в Вудтон. Несмотря на подарок отца, у него не было никакого желания портить себе аппетит: как раз нынче днем они закупили в Солсбери провизию, и Ханна, их служанка, должна приготовить на обед гуся. Ничего восхитительнее этого блюда просто не может быть. В этом его уверила мать. И этот пир будет ему наградой — наградой за успехи в учебе. Ханна тоже шепнула ему на ухо о предстоящем удовольствии. А когда они уезжали в Солсбери, добавила к своему обещанию еще и поцелуй. Она очень любила Роберта, — он улыбнулся своим мыслям, — и он ее тоже.
Хотя, насколько он помнил себя в объятиях Ханны, она была слишком крупной женщиной, а ему такие не нравились. Но, вспоминая размеры Ханны, он вдруг сообразил, что почти позабыл, как она выглядела до того, как ее беременность стала заметной. Он торопливо вознес молитву о том, чтобы она не родила, пока его не будет в деревне. Перед отъездом она обещала ему, что этого не произойдет (тогда как же она сможет приготовить для него гуся?), но, когда он спросил об этом свою мать, та ответила, что рождение младенца иногда очень трудно отложить. Эта новость только подтвердила его наихудшие подозрения, и он весь день беспокоился, что время работает не на него, что младенец только и ждет момента, чтобы родиться некстати. Он не хочет рождения ребенка — ему нужен его гусь. Роберт мрачным взглядом проводил покинувшего комнату отца. Он мучился в догадках, не придется ли теперь остаться в Солсбери надолго, и вздохнул, подозревая, что именно так и случится. Потому что сразу догадался, по какому делу позвали его отца.
Роберт подождал, пока не замерли шаги капитана Фокса, затем вскочил на ноги и повернулся к Эмили.