С того места, где он лежал, ему еще были видны стены подвала… Но они тоже начинали расплываться. Он следил за исчезновением узоров кирпичной кладки с ощущением странной, рассеянной концентрации внимания, прекрасно понимая, что это, несомненно, последнее, что ему суждено видеть в своей жизни. Он проследил взглядом длинную поблескивавшую грязную полосу, которая тянулась вверх от пола по стене рядом с проемом входа в последний подвал. А потом вдруг возле того места, где кирпичная кладка начинала искривляться, образуя арку проема, он увидел начертанный мелом крест.
Ловелас впился в него взглядом, все его существо наполнилось благоговейным страхом, в котором смешались восторг и удивление.
Теперь он снова мог двигаться, несмотря на давившую тяжесть, и перевел взгляд на противоположную стену арки. Там был нацарапан мелом второй крест.
Откуда могли взяться эти знаки, подумал он. Кто и для чего нарисовал их в таком адском месте?
Давившая на его грудь тяжесть стала ослабевать, возвращался свет.
Ловелас еще некоторое время изумленно глядел на два меловых креста, и внезапно ему все стало понятно. Он увидел перед собой фигуру мужчины в милицейской форме с капитанской перевязью. Наклонившись к стене, эта фигура чертила кусочком мела крест.
— Отец, — прошептал Ловелас. — Отец!
Капитан Фокс выпрямился и медленно обернулся. Он улыбался, хотя уже начал таять в воздухе. Ловелас закрыл глаза, и его сразу же ослепил поток света. Он мог только чувствовать, но не видеть, как вонзил кинжал в цель. Но потом, когда он открыл глаза и его зрение восстановилось, в воздухе стало ясно различимо облако крови. Он наблюдал, как оно уплывало под арку входа в последний подвал, уплывало и падало мелкой моросью. Падало и садилось на рыхлую землю, которая тут же поглощала его.
Двумя днями позже, когда над Ла-Маншем занимался рассвет, Роберт Ловелас стоял на палубе и вглядывался в восточный край неба над водами пролива. Он ждал, держа руку наготове. Как только появился первый луч встававшего солнца, Ловелас резко опустил вниз руку. Двое матросов обрезали веревки, и гроб упал в море. Взметнулись брызги, гроб погрузился в воду и потерялся под набегавшими волнами. Ловелас повернулся к капитану и отдал приказ возвращаться в Портсмут.
Пока корабль менял курс, поворачивая к видневшейся вдалеке береговой линии, Ловелас достал из кармана крохотную шкатулку. Он открыл крышку и посмотрел на лежавшую внутри землю, потом очень осторожно потрогал ее кончиком пальца. Ему представилось, будто она стала засасывать его в себя. Он инстинктивно отвел шкатулку от лица, словно в его руке была зажата голова змеи, зубы которой сочились ядом. Никакой яд самой ядовитой змеи, подумал Ловелас, не может сравниться с тем, что он держал в руке. Эта отрава способна убивать даже вампиров. Всю эту ночь он занимался уничтожением земли из подвалов. Земли и того смертельно опасного вещества, которым эта земля пропиталась. Каждый час он отдавал приказ, и очередной гроб с этим смертельным грузом сбрасывался в море. Теперь от этого страшного груза осталось только то, что было в шкатулке. Последние капли крови, которая была способна его убить.
Пока еще в его власти, думал он, воссоединиться с Миледи, с Эмили, с родителями в покое и мире смерти. Он еще раз взглянул на содержимое шкатулки.
«С миром, Ловелас, с миром», — как будто услышал он предсмертные слова Миледи.
Он тряхнул головой, чтобы избавиться от наваждения, потому что знал правду, знал, что не мог слышать ничего, кроме крика чаек. Он стал наблюдать за птицами, кружившими над морем. Их оживленная суета, их радость бытия были, казалось, чем-то таким, что неразрывно связано с ветрами. Ловелас крепко сжал шкатулку и закрыл глаза. Потом открыл их снова, размахнулся и с силой швырнул шкатулку вперед и вверх. Земля высокой дугой рассыпалась над волнами, а шкатулка ударилась о воду и пропала в глубине. Он смотрел на то место, где она упала, а корабль уже шел вперед под полными парусами, заканчивая поворот и ложась на курс к берегу. Теперь он не смог бы отыскать то место, где упала шкатулка. Он сделал глубокий вдох и громко рассмеялся.