За ней, погребенные под снегом, лежали давно не возделывавшиеся сады. Эмили и Роберт иногда играли здесь, хотя оба родителя отговаривали их от этого. Дети и сами видели, что очень немногие деревенские жители упоминали в разговорах эту усадьбу, а на ее территорию не заходил почти никто. Отец Роберта, как комиссар округа, имел право поселиться в этой усадьбе, но после окончания войны предпочел остаться в своем старом доме. Все, казалось, только радовались тому, что владения погибшего лорда превращаются в развалины. Даже Роберт и Эмили, занимаясь исследованиями этой необитаемой усадьбы, так никогда и не осмелились проникнуть в дом; Роберт даже не мог сказать почему. Возможно, потому, что были слишком малы и находились под влиянием таинственных предостережений старших, хотя ни Эмили, ни он сам от природы не были трусами и получали массу удовольствия от своих игр и попыток обнаружить что-нибудь среди покинутых людьми развалин. Больше всего их радовали победы над собственным страхом, но Роберт знал, что нынешняя ночь не даст ощущения удовольствия. Какая тут может быть радость, если страх был холоднее снега и пронизывал все его существо до мозга костей. В памяти Роберта вспыли слова, сказанные священнослужителем в Кафедральном соборе, о том, что дьявол повсюду. И он представил себе Духа Тьмы не сидящим на своем троне среди костров ада, как его всегда учили, а божеством льда, от одного прикосновения которого холодеет все в этом мире. Мальчик смотрел только вперед и молился, но это не приносило умиротворения, потому что его душа, казалось, охладела и слова молитвы были не в силах вознестись к Господу. И тогда Роберт подумал — чего с ним не случалось, даже когда он был еще совсем ребенком, — что он чувствует себя заблудившимся в юдоли печали смертных.
Эмили скривила лицо и сказала:
— Ты такой мрачный, Роберт! Мне страшно, когда ты смотришь таким угрюмым взглядом. — Она подъехала к нему вплотную: — Можешь ты мне объяснить, что происходит?
Но Роберт отрицательно покачал головой. Несмотря на охватившее его отчаяние, он действительно ничего не понимал. Метель уже заметно ослабевала. Перед ними расстилалась совершенно ровная поверхность, которая была когда-то лугом, тянувшимся до самого дома; снег замел все следы. Прямо перед входом в дом толпились шесть или семь человек. Роберт узнал в одном из мужчин мистера Джерарда Уэбба, который проповедовал всеобщее спасение, бродя по окрестностям Солсбери, призывая к уравниванию привилегий и богатства, с тем чтобы ныне угнетенные смогли обрести рай на земле. Когда-то, еще до войны, он был хирургом, поэтому бродившего из селения в селение мистера Уэбба время от времени приглашали оказать помощь больному. Неожиданно для себя Роберт задумался над тем, в качестве врача или служителя Господа оказался этот человек здесь; поза, в которой мистер Уэбб стоял на коленях в снегу, напомнила Роберту коленопреклоненного отца в Кафедральном соборе, склонившего голову над телом умерщвленного младенца. Как тогда, так и теперь почти ничего не было видно, но Роберт внезапно почувствовал с бросившей его в дрожь определенностью, что ему вовсе нет нужды видеть, что именно мистер Уэбб разглядывает, стоя на коленях. Умер кто-то еще: убийца — колдун… кто бы он ни был… возможно, демон — совершил новое преступление. И в тот же момент, когда он понял это, до его сознания отчетливо дошло, что он на удивление отчетливо видит все происходящее. Он поднял взгляд и увидел, что все окна дома освещены пламенем свечей, а снег перед ним искрится лоскутами золотых отблесков вырывавшегося из окон света.
— Ханна, — вырвался из его горла громкий крик.
Роберт хотел промолчать. Это произошло помимо его воли. Отец повернулся в седле и нахмурил брови. Он открыл было рот, словно намереваясь о чем-то спросить его, но вместо этого нахмурился еще больше и просто приказал сыну удалиться. Роберт поскакал прочь от стены без сожаления, даже почувствовав некоторое облегчение. Ему не хотелось во второй раз нарушать приказание отца. Он еще раз бросил взгляд на освещенные окна и подумал о Ханне, представил ее мертвой. Ее живот был разодран тем, кто посягнул на зревшую внутри его жизнь. Он не хотел в это верить, но не сомневался, что было именно так, потому что знал почти наверняка, чей младенец предстал их взорам на руках отца в соборе. И в его ушах зазвучал полный муки крик священнослужителя Кафедрального собора, его полный отчаяния вопрос: зачем?