За окном стрекотали цикады, звучали чьи-то голоса, нашептывали что-то. Привратник повернулся набок, всхлипнул, рассмеялся с каким-то собачьим повизгиванием, на миг проснулся, оглушенный стрекотом цикад, и снова заснул. Сон делал явью его сладкие грезы и во сне он был счастлив…
Что-то звякнуло, опрокинулось. Привратник приоткрыл глаза, увидел на столе ключи в связке, надкушенное яблоко, недописанное письмо, залитое вином из опрокинутой фляжки, морду мопсика. Он допил вино. В глазах зарябило. Сморгнув слезы, он снова посмотрел в окно. Лиза стояла за оградой в зарослях орхидей и гардений, нетерпеливо поглядывая по сторонам. Приподнявшись на цыпочки, она улыбнулась, кого-то приветствуя, и пошла вдоль ограды. Он выбежал наружу, на бегу пытаясь преодолеть какую-то смутную тревогу, и пошел по спящим улицам. Принимая видимое за подлинное, он уходил от Башни все дальше и дальше, пока не осознал, что зашел так далеко, что уже не имеет смысла возвращаться…
64
Заместители Тиррана по-своему переживали это утро.
Первый заместитель Тиррана отсутствовал по неизвестной причине.
Второй заместитель Тиррана, как известно, умер.
Третий заместитель Тиррана, распростершись на полу, босиком, с непокрытой головой, в исподнем, готовился к покушению на себя, громко шептал молитвы. Он обращался к апостолу Павлу, который тоже видел беды. Он просил милосердия у всех стихий. Подняв голову, он некоторое время вглядывался в темноту за стеклами, которая вдруг осветилась огнями фейерверка, напоминающими подброшенные в воздух цветы. Лицо его вытянулось, искривилось улыбкой. Он опустил голову. Он уже не мог выговаривать слова молитв и только постанывал и стучал зубами. Ему было холодно и жутко…
Четвертый заместитель Тиррана сидел в тени своего бронзового изваяния, обхватив обеими руками колени. Голое лицо его обрастало рыжими волосами. У него был вид человека, испытавшего превратности судьбы. С выбритой головой, обвязанной платком, в синем халате, он являл собой зрелище. Челюсти его шевелились. Он жевал губы и шептал проклятия. Он то воображал себя мальчиком, вскакивал и прыгал на воображаемом прутике-лошадке, то тянулся к пустышке… Наконец, свернувшись, как плод в утробе, он заснул… Вдруг он привскочил, точно его дернули за веревочку. Где-то в этажах плеснулся сдавленный крик. Лицо его исказилось. Ноги сами вынесли его вон. Во внутреннем дворе Башни было людно. В стене, нависающей над ним, виднелась небольшая дверь, затянутая железом. К двери поднималась узкая лестница. Он достал ключ. Железо заскрипело. Удерживая дыхание, он поднялся на чердак. Над его головой взмыла стая голубей. На небе не было ни звездочки. Уже начинало светать. Он присел на корточки за каминной трубой и успокоился…
Пятый заместитель Тиррана переодевался. Лицо и руки его были заняты, срам выставлен наружу. В комнате все говорило о поспешных сборах. Почти все чемоданы были уже увязаны, а один раскрыт и полон наполовину бумагами, письмами, доносами. Закончив переодевание, он некоторое время внимательно изучал содержимое чемодана. Он читал бумаги и тихо посмеивался и похлопывал себя по бокам. Через час он вышел через подземный ход к мечети, сел в деревянную повозку, запряженную мулом, и покинул город через восточные ворота. Спустя час он оглянулся. Оставленный позади город казался незначительным прыщиком на теле земли. Понукая мула осмелевшим голосом, он отъезжал все дальше и дальше от города. В семь часов утра он пересек границу…
Ночь он встретил в лесу, остановился у ручья, разжег костер, достал припасы. После ужина он почувствовал, как силы и желания возвращаются к нему, и поблагодарил создателя. Вдруг в кустах хрипло, голосом Тиррана закричала какая-то птица. Лицо его мгновенно постарело, сделалось серым, а зрачки глаз сузились. Он привскочил, как заяц, шарахнулся в сторону. Над ним с криком пролетел попугай. Он усмехнулся, прилег, вытер пот с лица и снова попытался заснуть. Он так и не смог заснуть, поминутно вздрагивал от малейшего шороха в кустах…
В это же время Шестой заместитель Тиррана перелистывал страницы дневника. Жизнь его начиналась прекрасно. Как новый месяц взошел он в этажи власти…
«Боже мой, как давно это было, как будто в другой жизни…» — он вздохнул и подошел к окну. Светало. Пахло земляной сыростью, крапивой и яблоками. В саду зачинала его мать, и этот запах он помнил и каждый раз волновался. Вспомнилось малолетство, увиделось так ясно. Он раскачивался в люльке и прислушивался к тишине. Тишину нарушало только тиканье стенных часов и стук падающих яблок. В щель двери просачивался свет, рукой теней чертил свои письмена на шершавых полах. Он прикрыл глаза ладонью и как будто задремал. Но он не спал. Легкая дрожь век выдавала его…
Под вздернутой его губой внезапно блеснули зубы. Он тихо хихикнул, встал и побежал, громко топая босыми ногами по деревянному настилу. В саду было сумрачно и страшно. Он приостановился. Тени обступали его со всех сторон. Хлопнула дверь. Кто-то окликнул его по имени. Он невольно вздрогнул. Мимо прошел старьевщик. Дребезжащим голосом он тянул протяжно на одной ноте: «Собираем вещи, старые вещи…» — Где-то громко бухнул колокол. Еще и еще раз. Калитка заскрипела. Под ногой он почувствовал горячую пыль. Огляделся. Поодаль увиделся дом, крытый сеном, синие ставни. Ставни раскачивались. Под окном на завалинке спал кот. На ступеньках крыльца сидела девочка 13 лет, не больше, с тощими рыжими косичками. За забором кто-то зашевелился. Непонятно кто. Он привстал на цыпочки. Свинья хрюкнула, отгоняя мух, поскоблила бок. Мухи воровали у нее корм и прятали в сене. У сарая закудахтала наседка, покосилась в его сторону красным глазом. Вставало солнце. Оно поднималось по лестнице неба, через марь, через сосновый бор, через поле, засеянное гречихой. Он подошел поближе к девочке. Она спала. Пульсировала на ее шее синяя жилка. Едва слышно, одними губами он окликнул ее. Девочка потянулась. Ее небольшие груди выскользнули из выреза платья. Он опустил глаза и снова заставил себя посмотреть на нее. Девочка улыбалась. Глаза ее сияли. В них зажигались и гасли звезды и раскачивались, танцевали деревья…
Он судорожно вздохнул и очнулся, рассеянно посмотрел по сторонам. В камине догорал огонь. Он встал, устало подтянул гирю часов, безвольно послонялся по комнате из угла в угол, потом сел и склонился над дневником. Его худое, невыразительное с болезненной желтизной под глазами лицо оживилось. Он нуждался в сочувствии и понимании и попытался написать что-нибудь для неведомого читателя. Слова ложились на бумагу, как на плаху…
Седьмому заместителю Тиррана было очень страшно и очень совестно. Белки его глаз отливали желтизной, у рта залегли дрожащие складки. Растопыренными пальцами он опирался о напольное судно…
Спокойнее всех вел себя Восьмой заместитель Тиррана. Он обмахивался пальмовой ветвью и потирал нос, крючком свисающий с его лица. Припев какой-то песенки не выходил у него из головы со вчерашнего дня…
Лица остальных заместителей Тиррана ничего не выражали, кроме нетерпеливого и беспокойного ожидания своей участи.
Секретарь ходил по комнате из угла в угол, положив подбородок на грудь.
«Слона раздражает белое платье, быка — красное. Что лучше одеть?..» — думал он. Посреди комнаты стоял чемодан с протертыми боками. Этот чемодан он всюду возил с собой. Понимая очевидную невозможность бегства, он мысленно был уже на пути к обетованной земле, где можно было жить и не беспокоиться. Подходящее место, где он решил построить дом для двух человек, было голое и сухое. В дождь там играли дети. Он вкопал в землю семь столбов, сплел из веток стены, обмазал их глиной, устроил шатровую крышу из соломы…
В дверь кто-то поскребся. Секретарь замер, побледнел. Он давно не обращал внимания на эту запертую дверь, и вдруг она приоткрылась. Он ошеломлено зевнул и уставился на Шуута, словно встретился с призраком, каким Шуут и был. Вел он себя беспокойно и странно.
— Что тебе нужно?..
— Он умер… — Шуут улыбнулся гераням, сникшим от жары.
— Кто умер?..
— Савва умер… — прошептал Шуут одними губами.
— Что-что?.. нет, я не верю… — Секретарь повел плечами, ощутив странную дрожь, как будто его кто-то коснулся ледяными руками. Шуута уже не было в комнате…