Ректор читал без очков, держа лист на вытянутых руках. К словам этим он отнесся в высшей степени скептически, однако все заключения он привык делать с большой осторожностью.
«Ну… Бог знает, – подумал он, наконец, после минутного размышления. – Завтра увидим».
Настало завтра. Обычно Андроник любил встречаться с абитуриентами, но нынешний день был несколько омрачен ожиданием встречи с Василием. Мысль эта подспудно портила настроение ректору, но он не мог объяснить, почему не хочет встречаться с ним. Возможно, Андроник боялся, что парень действительно окажется высокомерным, а то и надменным, с напускной кротостью. Такому следовало бы отказать в поступлении, а епископ очень не любил отказывать. Но, размышляя над этой мыслью, Андроник заключил, что не одна она была причиной плохого настроения: какая-то таинственная догадка говорила, что решение по Василию может стать очень важным не только для одного мальчика, но и для всех людей.
Василия Андроник встретил стоя, с мягким приветливым взглядом, как встречал всех, кто входил в его кабинет. Пригласив сесть, епископ неторопливо прошелся к полке с книгами, зачем-то осмотрел обложки, а затем вернулся к своему столу, тщательно обдумывая свои вопросы. Он взял сочинение Василия и снова внимательно начал его перечитывать, как будто за ночь там могло появиться что-то новое. Вася ждал.
– Вот Вы пишете, – размеренно начал Андроник, не отрывая глаз от сочинения, – что Господь, через Вашу молитву творит чудеса. И священник это ваш подтверждает.
Андроник вопросительно взглянул на Василия.
– Да, – коротко и сухо ответил Вася. За свою жизнь он уже тысячу раз рассказывал о своем даре, поэтому желания говорить на эту тему подробно еще раз не было.
– Ну, а, может быть, это не чудеса вовсе, – ректор снова посмотрел на парня пристально. – Бывают же совпадения?
Василий тяжело вздохнул, как будто говорил не о даре, а о хроническом заболевании.
– Это с детства у меня. Случаев уже много было, слишком много для совпадения.
Спокойствие и даже равнодушие, с которым говорил Василий, дало надежду епископу.
– Ага, – епископ снова задумался над следующим вопросом, уткнувшись в листы с сочинением.
– Ну, так, а почему же Вы решили сан принять? Это же большая ответственность. Принимали бы больных дома…
Василий повторил, что хочет посвятить всю жизнь служению людям, что религия дает силы его дару, и в заключении поделился своими соображениями о Высшем замысле Господа насчет его никчемной жизни. Андроник внимательно слушал его, причем больше уделяя внимания не словам, а поведению юноши. По мере приближения речи Васи к теме Высшего Предназначения голос мальчика становился более унылым. Ректор понял, что парень не гордится даром, а дар, каким бы он ни был, давит на него непосильным грузом.
– А что же Вы так грустно об этом говорите? Может, не от Бога Вам этот дар, а от Дьявола?
Вася посмотрел на епископа с удивлением.
– Ну, а что? «… часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла», – Андроник сделал короткую паузу, наблюдая за Василием. – Я не вижу, чтобы Вы испытывали благодать от этого дара, а ведь дела духа – это вера и любовь. А Вы унываете. А уныние – это смертный грех. Неужто Господь своей благодатью вводил бы Вас в него?
Прозорливый епископ снова замолчал, наблюдая за парнем – тот в ответ тоже молчал и смотрел на край стола, словно его ругали.
– Ну ладно, это шутка была. Прости меня, старого, – Андроник посчитал, что Василий обиделся и подошел к нему. – Не пытайся взвалить на себя тяжесть всего мира. Эта ноша тебе не по силам, она никому не по силам.
Он склонился над мальчиком и слегка потрепал его за плечо.
– Ничего, ничего, – успокаивал Андроник отеческим тоном. – И не тяготись тем, что тебе предстоит сделать: «Каждому дню довольно своих забот». Как бы ты не желал, не сделаешь больше, чем отведено тебе Господом. Так что брось, не губи душу унынием, уж если Господь даст тебе назначение, от него же тебе будет и возможность, и сила. И не денешься ты от этого никуда. А пока просто делай, что должен.
Парень молчал и не поднимал глаз. Услышанные слова, с одной стороны, казались ему правильными и справедливыми, но одновременно неожиданными, так что он не мог вынести по ним своё суждение немедленно, сейчас они родили в нем только удивление и беспорядочный поток мыслей.
Василий поступил в семинарию и учился превосходно, выделяясь среди однокурсников, помимо дара, большим жизненным опытом. От работ и пения в хоре он, большей частью, освобождался и выполнял лишь тот минимум, который был необходим для понимания организации церковного богослужения. В основном же он занимался своими посетителями, поток которых теперь значительно возрос. Однако слава о нем, хоть и разнеслась в религиозных кругах по всей стране, но за пределы этих кругов не выходила: о Василии не снимались репортажи, не писались статьи, и обывателю его имя было совершенно неизвестно. Все его посетители узнавали о нем в основном от прежних посетителей да старушек, продававших свечи в церквях. И ехали к нему отовсюду!
Поисками своего Единственного Предназначения Василий себя уже не утомлял, однако и идеей, что страдания – неотъемлемая и необходимая часть жизни, не проникся. Он принял ее, как аксиому, не требующую доказательств, не задумываясь над ней и не терзая тем себе душу. Возможно, именно по этой причине Василий вновь начал получать удовольствие от помощи другим. Жизнь обрела краски, конечно, не такие яркие как в детстве, но всё же приятные и запоминающиеся.
Он ждал специально отведенного времени и окрыленный спешил в выделенный для него кабинет в небольшом одноэтажном здании сразу за воротами семинарии. Проходил по узкому коридору, застеленному новым серым линолеумом, с небольшим окошком в конце, за которым густо росли деревья. В коридоре всегда было много народа, душно и сумрачно. По обе стороны, как в поликлинике, на скамейках тесно сидели старушки в платках и рассказывали друг другу о своих бедах. Еще были женщины с капризничающими детьми и мужчины, которые, напротив, вели себя тихо, словно стыдились, что пришли сюда. При появлении Василия они все привставали, начинали креститься и охать, называли его «благодетелем» или «отцом родным». Василий им смиренно улыбался, смущался, благодарил и быстро, насколько позволяло приличие, старался скрыться за дверью. И ему было хорошо. Он по-прежнему внимательно выслушивал нуждающихся и относился к их бедам с состраданием, но уже не болезненным, а полным решимости помочь, черпающим в этой решимости силы и удовлетворение.
Окончив обучение, Василий, по совету ректора, остался в семинарии преподавать апологетику, ибо так у него было больше свободного времени, чем, если бы пошел дьяконом в храм. В 30 лет он был рукоположен в священники, а через год произошло то страшное землетрясение, с которого и началось наше повествование.
Но, несмотря на личную просьбу патриарха, Василий попал на место катастрофы лишь спустя четыре дня после трагедии.
Глава V
Приземлившийся «Руслан» мгновенно окружили несколько грузовиков, и полсотни людей в камуфляже быстро, перекрикивая включенные двигатели, начали разгружать самолет.
Василий нерешительно спустился на взлетную полосу и, согнувшись под тяжестью сумки, которую он нес в левой руке, оглядываясь по сторонам, пошел между машинами. Ни во время полета, ни после никто не сказал ему, что делать по прибытии или куда следует идти. Руководство было занятым, серьезным, говорило громко, двигалось быстро и как будто нарочно игнорировало его. Рядовые спасатели, с которыми он прилетел, сейчас шустро разгружали транспорт, и им он бы только мешал.