Он тяжело выдохнул, и они еще немного прошлись молча, затем Балкин извинился и вернулся к своим обязанностям, а Василий опять погрузился в мысли и пошел дальше, особенно не разбирая куда. Душа его требовала простора. Он вышел, почти выбежал из лагеря, но и там, в разрушенном пригороде, было слишком тесно. Неприятное ощущение давило грудь и душило его. Стремительным шагом он направился прочь от города, и только когда перед ним открылся простор долины, он остановился, и тревожные мысли покинули его.
Перед ним открылся поразительный по красоте пейзаж, не восхититься которым было невозможно. Лунный свет ярко освещал долину и буддистские ступы, стоявшие возле дороги, особенно одну, ближайшую к священнику – высокую и покрытую золотой краской. И этот магический лунный свет, и красота ступы, и контрастные очертания гор, и простор раскинувшихся рисовых полей, и темные курчавые кроны деревьев вокруг, и даже пронзительный крик птиц – всё вмиг изменило его душу. Еще мгновение назад он был близок к отчаянию, и вот Величие Мира, Величие Жизни раскрылись пред ним в полной мере. Он чувствовал такое воодушевление, как если бы пред ним с небес спустился Христос. Василий рухнул на колени со слезами на глазах, и из уст его полились молитвы. Это были молитвы, вытекавшие из ран его сердца, в них он просил за умерших и за тех, кто выжил, за всех людей на Земле, живущих и еще не рожденных, за больных и здоровых, за богатых и бедных. Он умолял прекратить людские страдания и помиловать их.
В самый разгар его молитвы раздались раскаты грохота. От испуга Василий вздрогнул и вскочил на ноги. Увиденное зрелище изумило его еще сильнее, чем лунный пейзаж: на фоне чистого неба среди полей из земли вырывались яркие молнии! Взвившись вверх, они растворялись в воздухе, а место, откуда они появлялись – небольшой пятачок диаметром в два метра – искрило, как бенгальский огонь. В центре этого пятака стоял, как сперва показалось Василию, невысокий столб, но через несколько секунд разряды прекратились, и «столб» качнулся и двинулся к нему.
Сердце Василия продолжало колотиться, в голове была путаница из-за всех душевных потрясений, приключившихся с ним за этот вечер. Он даже подумал: не чудится ли ему всё это? Но «столб», тем временем, приближался, и становилось ясно, что это человек. Вода и зелень на рисовом поле почти скрывали его ноги и замедляли его шаг. Он шел неторопливо, размеренно, зацепив руки большими пальцами за пояс и прижав локти плотно к телу. Человек вышел из болота и пошел быстрее уверенной походкой. Остановившись в десяти метрах от священника, человек попытался сделать еще шаг, но что-то как будто мешало ему.
– Can I help you? – спросил Василий. Английский он знал не очень хорошо, но местного языка он не знал вообще. Аборигены, в свою очередь, не знали русского, а вот на смеси английского и языка жестов иногда удавалось наладить кое-какие контакты.
Пришелец молчал, и священник сделал несколько шагов к нему навстречу. Луна осветила фигуру незнакомца: это был невысокий человек, имевший, как пишут в протоколах, «славянскую внешность», был он одет в армяк, под которым виднелась изодранная темная, скорее всего красная, косоворотка. Снизу на нем были широкие шаровары, прожженные в нескольких местах и заправленные в истоптанные сафьяновые сапоги. За широким желтым поясом пришлого красовался огромный изогнутый кинжал. У него были прямые недлинные волосы каштанового цвета и окладистая аккуратно постриженная бородка. Лицо ночного гостя выражало смирение, даже вину, но еще более несчастным его делала поразительная бледность – такая бледность, какой отцу Василию отродясь не доводилось видеть.
– Доброй ночи, – на чистом русском ответил пришлый и еле заметно поклонился.
Священник насторожился: он чувствовал какую-то необъяснимую опасность, но, тем не менее, выдержал паузу и снова спросил:
– Могу я Вам чем-нибудь помочь?
Мы оба можем помочь друг другу, отец Василий. Да, я Вас знаю, – прочитал удивление на лице священника незнакомец. – Поверьте, там, откуда я прибыл, вы весьма известны.
Кто Вы?
Я – бывший разбойник Яков Афанасьев, – представился незнакомец, – но чаще меня называли Яшка Каин, и вся Волга дрожала при упоминании моего имени. В свое время я загубил много душ и за это жестоко поплатился: все кончается, пришел конец и моей жизни, а за нее мне было уготовано место только в аду. Правда, за прижизненные «заслуги» я у Сатаны на особом счету, но всё же ад – это ад.
Яков рассказывал свою жизнь как поэму – похоже, он долго готовился к этой встрече. Закончив, он тяжко вздохнул и смиренно опустил взор. Все в нем было напускное: и слова, и жесты, и выражение лица.
– Так Вы… Призрак? – недоверчиво спросил Василий, вглядываясь в него: Яков не светился, не был прозрачным и, если бы не бледность, то легко мог бы сойти за обычного человека.
– Ммм… Не совсем. Призраки – это неприкаянные души, а я к вам из ада. У меня есть плоть, оболочка, но она ничего не чувствует, ей не нужен воздух, и сердце в ней тоже не бьется.
– Зачем же она? – в растерянном недоумении спросил отец.
– Ну, в ней меня все видят, все слышат, а не только избранные. Оболочка, что… Пустое, вот вдохнуть в нее жизнь – это уже проблема. И это, как раз, относится к делу.
– И какое у Вас ко мне дело?
– Я краешком уха слышал, что вы только что просили у Господа для людей освобождения от всех страданий. Я бы мог Вам в этом подсобить.
Отец Василий насторожился сильнее. В словах разбойника чувствовался подвох.
– В ад попадают не только разбойники с большой дороги, но и вполне умные люди. Там у них неограниченное время для размышлений и неограниченные возможности познать всю сущность материи. Некоторые приобретают ученость, с которой не сравнится ни одна академия наук. В тайне от Хозяина я уже объединил несколько таких умов и готов представить хоть сейчас плод их совместного творчества – совершенные знания, которые спасут людей от всяких бедствий. Представьте себе, я дам людям то, до чего они еще не скоро дойдут собственным умом, и избавлю их от страданий уже сейчас: от нужды, воин, голода, болезней. Всего этого больше не будет!
Священник задумался.
– Что Вам нужно взамен?
– Я хочу выйти из ада, – Яшка приложил свою правую ладонь к груди и умоляющими глазами посмотрел на священника.
– Но как я могу Вам помочь?!
– Вы на особом счету у Бога, – разбойник заговорил тихо, словно боялся, что его могут подслушать. – Уж не знаю почему. Так, может быть, если вы замолвите за меня словечко, он и вытащит меня из преисподней?
– Неужели, Яков, Вы действительно думаете, что Он вот так возьмет и впустит Вас на Небеса?
– Да я не прошу меня в рай забрать! Я понимаю, что грехи меня туда не пустят. Я прошу, чтобы он оживил эту плоть, чтобы я получил второй шанс, а я уж искуплю свою вину и в назначенный час предстану пред ним чистым! Уж теперь-то я знаю, что почём.
Святой отец серьезно задумался. От Дьявола и его сторонников можно было ожидать чего угодно, но уж очень искренними показались последние слова Яшки Афанасьева.
– Решайтесь, – торопил священника разбойник. – Я не могу долго отсутствовать. Хозяин может меня хватиться в любой момент, и тогда мне несдобровать.
– Это сложное решение, – сурово ответил священник. – А каковы гарантии, что Вы не обманете?
– Мы заключим договор. Нерушимый договор.
Священник вновь задумался:
– Значит, я молю Господа, чтобы он вновь вернул Вас к жизни, а Вы предоставляете миру научные чудеса. Так?
– Так.
– Это все условия? Больше ничего нет?
– М-м-м… Есть еще одно, – помявшись, сознался разбойник. По всей видимости, он совсем не хотел говорить об этом. – Природа не терпит пустоты, а посему, когда я покину преисподнюю, мое место должны будете занять Вы.
Священник выпрямился и напрягся от макушки до пальцев ног: так вот оно что! Дело приобретало иной оборот. Признаться, еще минуту назад он готов был идти за людей хоть в пекло, и вот ему представилась такая возможность, но он был уже не уверен, что хочет этого. И не потому, что боялся адских мук (вернее, не только поэтому), но потому, что сама сделка казалась ему подозрительной.