«Как же она похожа на Пар’чина», — подумал Джардир и испытал прилив тоски по старому другу. Рестави явно умирает, но целительница-северянка не отпустит его так легко. Это достойно уважения, и если он убьет даль’шарума, несмотря на ее протесты, то нанесет ей непростительное оскорбление.
Джардир обхватил лицо Рестави ладонями и заглянул ему в глаза.
— Ты — Копье Избавителя! Ты отправишься по пустынной дороге не раньше, чем я прикажу. Откройся боли и не шевелись.
Рестави содрогнулся, но кивнул и замер, глубоко дыша. Лиша с удивлением посмотрела на воина, отпихнула Джардира и занялась делом.
— Пусть стена щитов идет дальше, — приказал Джардир Хасику. — Я останусь с госпожой, пока она лечит Рестави.
— Зачем? — удивился Хасик. — Он больше не возьмет в руки копье, даже если выживет.
— Откуда нам с тобой это знать? — возразил Джардир. — Это инэвера. Я не стану мешать своей нареченной, как не стал бы мешать дама’тинг.
Копья Избавителя окружили Лишу и Рестави, хотя в этом не было нужды. Рожер прикрыл их звуковым щитом, и алагай не смели приблизиться.
— Можно переносить, — наконец заявила Лиша. — Я остановила кровотечение, но для операции нужны нормальный стол и хорошее освещение.
— Он поправится и сможет сражаться? — спросил Джардир.
— Он жив. Разве этого мало?
Джардир нахмурился, осторожно подбирая слова:
— Если он не сможет сражаться, то наверняка покончит с собой.
— Чтобы не стать хаффитом? — нахмурилась Лиша.
Джардир покачал головой:
— Рестави убил сотни алагай. Он заслужил место на Небесах.
— Тогда зачем ему кончать с собой?
— Он шарум. Он должен умереть от когтей алагай, а не в своей постели, усохшим от старости, обузой для семьи и племени. Вот почему дама’тинг не лечат раненых до рассвета.
— Значит, самые тяжелые умрут?
Джардир кивнул.
— Это бесчеловечно.
— У нас так принято, — пожал плечами Джардир.
Лиша взглянула на него и покачала головой:
— Вот в чем разница между нами. Твой народ живет, чтобы сражаться, а мой сражается, чтобы жить. Что будет, когда вы одержите верх на Шарак Ка и у вас не останется врагов?
— Ала станет раем на земле, — ответил Джардир.
— Тогда почему ты не убил его, когда он попросил?
— Потому что ты была против. Однажды я совершил ошибку и убил воина, несмотря на просьбу твоего земляка. Это едва не стоило нам дружбы.
Лиша с любопытством наклонила голову:
— Это тот мой земляк, которого Аббан называет Пар’чином?
— Что хаффит тебе наговорил? — Джардир сощурился.
Лиша выдержала его взгляд:
— Ничего. Только то, что они были друзьями и что я похожа на Пар’чина. А в чем дело?
Вспышка злобы мгновенно прошла, оставив в душе Джардира печаль и пустоту.
— Пар’чин был и моим другом, — наконец сказал он, — и ты в чем-то похожа на него, а в чем-то — нет. У Пар’чина было сердце шарума.
— В каком смысле?
— Он сражался, чтобы другие жили, как и ты, но сам он жил, чтобы сражаться. Он поднялся на ноги, несмотря на смертельные раны, и бился до последнего вздоха.
— Он погиб? — удивилась Лиша.
— Много лет назад, — кивнул Джардир.
Всю ночь Лиша резала и зашивала спину раненого даль’шарума в бывшей райзонской лечебнице. Ее руки были вымазаны кровью, а спина от работы внаклонку ныла, но Рестави предстояло выжить и, скорее всего, полностью поправиться.
Дама’тинг, занявшие здание, перешептывались, наблюдая за работой Лиши с удивлением и ужасом. Она чувствовала, что они возмущены как ее вторжением, тем более ночью, так и отрывистыми приказами, но ее слова переводил сам Джардир, и женщины в белом не смели возразить Шар’Дама Ка. Уонде и Гареду, а также Рожеру и телохранителям Джардира пришлось остаться снаружи.
Дама’тинг вели себя как пленницы в собственном доме и с откровенным облегчением вздохнули, когда в операционную ворвалась Инэвера. С багровым от ярости лицом она бросилась к Лише.
— Как ты посмела? — прошипела Инэвера на приличном тесийском, хотя и с заметным акцентом. От нее несло духами, а ее похабное платье напомнило Лише о матери.
— Как я посмела что? — Лиша ничуть не испугалась. — Спасти жизнь человеку, которого вы бросили бы истекать кровью до рассвета?
В ответ Инэвера залепила Лише пощечину, прочертив острыми ногтями кровавые царапины. Лиша отлетела в сторону. Инэвера выхватила кривой нож и прыгнула на нее, не давая собраться с силами.
— Ты не достойна даже стоять в присутствии моего мужа, не то что лежать в его постели! — прошипела Инэвера.
Лиша сунула руку в карман фартука и щелкнула пальцами, когда Инэвера приблизилась. Перед глазами Дамаджах повисло облачко слепящего порошка.
Инэвера завизжала и упала, зажимая руками лицо, а Лиша встала. Дамаджах плеснула себе в глаза воды из кувшина. Когда она снова посмотрела на Лишу, ее лицо было в жутких разводах румян и белил. Покрасневшие, полные ненависти глаза обещали смерть.
— Довольно! — крикнул Джардир и встал между женщинами. — Я запрещаю вам драться!
— Ты запрещаешь мне? — скептически переспросила Инэвера. Лиша подумала то же самое, ибо у Джардира было не больше прав запрещать ей что-либо, чем у Арлена, но Джардир не сводил глаз с Инэверы. Он поднял Копье Каджи, чтобы все видели.
— Запрещаю. Ты намерена не подчиниться?
В комнате повисла тишина. Дама’тинг смущенно переглядывались. Инэвера — их госпожа, но устами Джардира глаголет их бог. Лиша прекрасно представляла, что может случиться, если Инэвера не уступит.
Похоже, Инэвера тоже это поняла и выдохнула. Она развернулась и вылетела из больницы, щелчком пальцев призвав за собой дама’тинг.
— Я еще об этом пожалею, — пробормотал Джардир по-красийски, но Лиша его поняла. Он на мгновение сгорбился и стал похож не на непобедимого и непогрешимого предводителя красийцев, а на отца Лиши после очередной ссоры с Элоной. Джардир явно вообразил миллион способов, которыми отравит ему жизнь Инэвера, и Лиша всем сердцем потянулась к нему.
Внезапно тишину прорезал женский крик, и усталый мужчина мгновенно исчез, вновь превратившись в величайшего владыку на свете.
Глава 29. Щепотка смоляного листа. 333 П. В., лето
Великан-землепашец ревел, как лев, когда из святилища дама’тинг выскочил Джардир, а следом за ним Лиша. Амкаджи и Колив накинули Гареду на запястья веревки, и каждую тянули по три даль’шарума, пока северянин рвался подобно взбесившемуся жеребцу. Еще один воин вскочил великану на спину и обхватил за горло, пытаясь задушить, но Гаред, похоже, этого не заметил. Ноги красийца болтались далеко от земли, и даже тянувшие за веревки даль’шарумы спотыкались, пытаясь удержать северянина.
Еще один даль’шарум небрежно прижимал к стене Рожера, с ухмылкой наблюдая за происходящим.
— Что происходит? — спросил Джардир. — Где женщина?
Шарумы не успели ответить, как в переулке повторился крик.
— Прочь от землепашцев, если не хотите лишиться рук! — загремел Джардир и молниеносно бросился в переулок.
Там был воин, державший Уонду сзади. Девушка укусила его за руку, и он взвыл. Другой воин лежал на земле, зажимая пах, а третий, Джурим, стоял, привалившись к стене, и в ужасе смотрел на свою руку, согнутую под неестественным углом.
— Отпустить! — громыхнул Джардир, и все уставились на него. Воин немедленно отпустил Уонду и тут же получил локтем в живот. Даль’шарум сложился пополам, и Уонда потянулась к поясному ножу.
Джардир указал на нее копьем.
— Не смей, — предупредил он.
В этот миг в переулок вбежала Лиша и ахнула. Она бросилась к Уонде:
— Что случилось?
— Эти подземниковы дети пытались меня изнасиловать!
— Шлюха-северянка врет, Избавитель, — сплюнул Джурим. — Она напала на нас и сломала мне руку! Смерть ей!
— Так мы и поверили, что Уонда заманила вас троих в переулок и напала! — отозвалась Лиша.
Джардир никого не стал слушать. И так было ясно, что случилось. Он понадеялся, что воинское мастерство Уонды произведет на воинов впечатление и они будут вести себя достойно, но Джурим и остальные, очевидно, решили напомнить ей, что за пределами поля боя она все еще женщина и к тому же незамужняя. По закону Эведжана у нее не было права отказать шаруму или напасть на мужчину. Джурим и его товарищи не совершили преступления и были вправе требовать смерти девушки.