Но ни стайка щебечущих девушек, притворяющихся, что их нисколько не волнуют парни, затеявшие борьбу по пояс в воде, ни мальчик, пытающийся завести коня в воду, чтоб напоить его, причем конь фыркал, подозрительно косясь на парней, мотал головой, отказываясь заходить глубже, нет, и даже носящийся по берегу, с заливистым лаем, щенок – никто из них не привлекал ее внимания. Объект ее интереса перемещался по глади, и вслед за его движениями, Яголда переползала с одной части перил на другую. А задача эта была непростой. Высокие перила подозрительно скрипели каждый раз, когда ей приходилось забираться на них в новом месте. А иначе ничего же не видно!
И ладно бы только скрипели. Все домишки на этом острове – а они провели на нем уже неделю, и Яголда успела обойти его вдоль и поперек несколько раз, разумеется, в компании Констанс и одного-двух матросов – отличались удивительной хлипкостью. Дома, на севере, в таких не жили даже последние наемники ее отца, а любой крестьянский домик был выстроен из камня и толстых, в две руки толщиной, бревен, зашпатлеванных смолой и известковым раствором. Перила скрипели и раскачивались, и вот в этот-то момент ее и застала Констанс.
Она набрала было воздух, чтоб соврать, но… но что тут скажешь? По абсолютно дурацкому совпадению обстоятельств объектом внимания Яголды был Инвар – предводитель их маленькой шайки, капитан, и, по совместительству – любовник Констанс.
- Да ладно, - рассмеялась Констанс, - можешь забрать его себе.
- Правда? – Обрадовалась Яголда. И сразу спохватилась. – Ой.
- Давай, слазь оттуда. Еще сверзишься. Лечи тебя потом. Опять.
- Но я вовсе… я не…
- Тем более, ты ему давно нравишься.
- Разве? Ой. А как же ты?
- Можно подумать, я мужиков не видела.
- Но вы же с ним…
- Надоел. Тем более, я скоро оставлю вас. – Задумчиво проговорила Констанс.
- Ты куда-то собралась? – Встревоженно спросила Яголда. За последние дни Констанс стала для нее целым миром. - Куда?
- Да…
Констанс махнула рукой.
- Не важно. Так что? Ты ему нравишься.
- Ааа… - только и пискнула Яголда
- Сам мне говорил. – уверила Констанс. – Так что тебя останавливает?
- Да! Но… но, я не могу! Нет, вообще никак.
- Почему?
- Но я же принцесса.
- И что? Принцессы – они что, не женщины?
Несколько минут Яголда молчала. То, что казалось ей настолько очевидным, что не требовало объяснений, вдруг оказалось зыбким под пристальным взглядом синих очей Констанс.
- Да, он мне нравится. Даже очень. Он… очень красивый. Ну, ты знаешь….
- Знаю. И?
- Но я принцесса.
- Это я уже слышала.
- И однажды я стану королевой.
- И?
- А королева не может ставить жизнь своих подданных в зависимость от прихотей. Ну, это же не любовь на самом деле. Ты же понимаешь! Это похоть.
- Я понимаю. И что?
- Однажды от меня будет зависеть жизнь многих людей. Моего народа. Я не могу рисковать ради какой-то похоти.
- Елену это не остановило.
- Она была дурой.
- А ты нет? Ой-ей.
- Нет… я не так уж умна. Ты знаешь.
Яголда слезла с перил. Ей очень-очень хотелось объяснить все так, как она это понимала. Но слова почему-то складывались в неуклюжие конструкции, которые ничего не объясняли. Раньше, когда она была девочкой, долг королевы и хозяйки означал для нее все. Об этом так много рассказывал ей отец. И ее воспитатель, Эндрю. И даже мальчики-оруженосцы, с которыми она тренировалась, конечно, шушукались по углам о своих романах, но потом делали серьезные лица и переходили на рассказы о подвигах, которые они еще сделают, и о долге перед господином.
Долг - это было ее все. Ее жизнь, ее смысл. Часть ее «я» так долго, сколько она себя помнила.
Но Констанс спасла ее жизнь. Констанс первая проявила к ней доброту с тех пор, как Яголда последний раз видела черные косы мамы. Умершей женщины, которую назвали ее мамой. Просто так, не потому что она была принцессой и дочкой «того самого» Дорнвуда Меченосного. Не потому, что ей предстояло стать хозяйкой Северных пустошей и Серебряной гати. Ей отчаянно хотелось быть честной. Перед Констанс. Перед собой. Но слова звучали как-то глупо. Хотя – да, сама она до сих пор верила в то, что говорила.