И вдруг совсем простая мысль повернула ход рассуждений Кострова. А впрочем, какая разница: умирать сегодня или завтра?.. Дороги войны еще многоверстны. И в конце концов кому-то придется брать и эти высоты. Не все ли равно - Кострову или другим солдатам? А чем они, другие, безымянные солдаты, хуже Кострова?
"Что такое смерть, и вообще надо ли ее бояться? - подумал Костров, но тут же воспротивился этому и возразил себе: - Нет, со смертью свыкаться рано. Мне же двадцать третий год, мне пожить надо, жить... увидеть эту жизнь, прежде чем уходить из нее. Ну а если снаряд или пуля оборвут эту жизнь? И от меня не будет зависеть - война с этим не считается, она убивает неразборчиво..."
Кострову будто слышался этот собственный голос - голос рассудка. А сердце противилось, и Алексей продолжал говорить и спорить сам с собой.
"Ну а если я все-таки умру? - смирялся на миг Костров. - Ну и что же? Кому-то надо умереть. Не ты, так другой. Умереть на поле боя, в борьбе. Это даже красиво. Не просто случайно оборвется жизнь, а в борьбе. Нет выше чести отдать себя, свою жизнь за дом родной, за Ивановку, за мать, за Верочку... за всех, кого я знаю и не знаю... чтоб только им жилось... Эх, какая жалость, что не собрался послать письмо своим. Давно ждут, терзаются. Взять бы да написать хоть перед атакой домой, матери. Верочке на Урал, и тогда бы легче идти в атаку. Впрочем, не поздно будет и потом, после атаки. И почему нужно обязательно думать о смерти? Может, и на этот раз повезет?"
Рассвет все шире заполнял небо. Мать, наверное, сейчас встала - она рано встает - вышла на порог крыльца, глядит, пригорюнилась, на дальнюю околицу, за мостом.
Дорога домой идет через мост. Мост соединяет, и поля, и всю даль с родной Ивановкой... А что делает Верочка? Интересно, какая погода теперь на Урале? Неужели до сих пор снега метут? Вот бы не следовало ей ходить в метели. Ведь замерзнуть может, глупышка, как тот мастер Тюрин, пропахавший заскорузлыми ледяными пальцами снег, Нет, она умница, с ней этого не случится, Сообщат ли ей, если его, Алексея Кострова, через час-другой подкосит на этих песках вражья пуля? Узнают ли мать и Верочка вон о том холме, где будут лежать его кости?
Безвестны холмы. И безвестны солдаты, которые умирают у их подножия...
...Атака есть атака. Сотни, тысячи еще предстоит атак. И к боям Кострову не привыкать, и не все ли равно, где идти в наступление, в каких рядах и по каким пескам. И пусть он числится в штрафниках. Он-то, Костров, честен перед собой, перед товарищами, в конце концов, и перед обществом. Пусть Ломова жжет стыд и позор. А у него, Кострова, душа нараспашку и чиста. Вот если случится - убьют, жалко будет, что самому Кострову не придется увидеть, когда накажут Ломова. А надо бы Дожить до того часа. Будет расплата... За все - и за лапти, в которых брел из окружения этот Ломов, и за лишние жертвы в дивизии там, в донских степях, по вине того же Ломова, и за все бесчинства самодура. Нет, Кострова пуля не возьмет, даже и в этом бою. Он будет жить. Он в душе всегда останется коммунистом... Он не уступит правду...
Время размышлений кончилось. Настало время действий.
Вперед же - в атаку!
Поначалу немцы почему-то не стреляли, будто заманивали в ловушку своих противников. Даже когда бойцы роты подошли к переднему краю и начали с хрустом ломать прикладами колья, оплетенные крест-накрест колючей проволокой, и сминать, резать, крушить и раскидывать саму проволоку, фашисты встретили этот отчаянный порыв лишь нечастой пулеметной стрельбой с флангов. Пришлось залечь, хотя и ненадолго. Стрельба велась наугад, скорее для острастки. Пластуны из штрафников подкрались к пулеметным гнездам и забросали их гранатами. Наступление, замедленное у проволочного заграждения, возобновилось: перекатами, поддерживая друг друга огнем, штрафники достигли первой траншеи. Похоже, немцы вовсе не ожидали удара на этом песчаном рубеже. Главное сражение велось где-то правее, за лесом. Оттуда доносился гул разрывов, дробь пулеметов. А здесь приходилось наступать по голой песчаной местности и, возможно, надо будет столкнуться грудь с грудью - врукопашную... Пробежав минут десять, то падая, то вставая, Алексей Костров ввалился в траншею и по ее извилинам искал прячущихся вражеских солдат. Кроме двух-трех, поднявших сразу руки, никого не застал, траншея опустела, вероятно, раньше, чем в ней очутились русские.
Привалясь на миг на размятый край окопа, Костров ладонью вытер пот со лба и поглядел вдаль. Там, за лесом, гремела канонада. Темные столбы дыма вырастали над деревьями, летели похожие на белые молнии снаряды ракетных установок, утюжили землю ползающие взад-вперед танки. Над лесом повисли, кидая бомбы, штурмовики. Возможно, там и было направление главного удара. Здесь же первая линия траншей, в сущности, взята без боя. Кострову показалось обидным, что не довелось пока схлестнуться по-настоящему. Но может, немцы заманивают их вглубь, потом возьмут в клещи и перебьют всех. Как бы то ни было, Костров вместе со всеми стал продвигаться дальше, беря один за другим голые холмы. Кончились и холмы. Бежать становилось труднее. Как и другие, Костров вяз в песке. Песок набивался за голенища, песок хрустел на зубах и откуда-то, словно с неба, сыпался за ворот гимнастерки. От песка было невмоготу дышать. Песок попадал в горло, порошил глаза.
Всюду песок, песок...
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
После утомительной дороги и переживаний Верочка спала беспробудно, пока свет не начал пробиваться прямыми лучами через оконце в блиндаж. Девушек не было. Лишь одна Тоня зашла уже одетая в гимнастерку и юбку, толстенькая, вся какая-то налитая, и пригласила Верочку идти умываться.
- У нас, правда, комфорта такого нет, как в тылу. Вместо душа ручеек, - усмехнулась девушка. - Зато здорово: водищи, хоть купайся. И птицы поют, вчера соловья слушала.
- А разве они на фронте есть? - подивилась Верочка.
- Кто, птицы? - переспросила в свою очередь Тоня и затараторила: - Я сама раньше не верила, могут ли птицы уживаться с войною, когда все гремит, все дрожит, света белого не взвидеть! Уживаются. Прошлый раз в лес к нам прискакал заяц. Вот была потеха! Вокруг расположились солдаты, а он мечется, дает кругаля, никак не может заслон преодолеть. Бегал-бегал и прилег возле нашего блиндажа. Умаялся, бедный... Девчата принесли ему с кухни капусты, моркови. Да куда уж там, его и след простыл... Ну, айда умываться. Чтобы к завтраку поспеть. На этот счет у нас строго, за опоздание дают наряды вне очереди.