- О, нет! Жена кормит по горло, - рассмеялся Феррари. - От природы такой...
Время поторапливало. Феррари собирается увезти на велосипеде Данилу.
- Мне поручено переправить вас к партизанам. Эвива ла Руссия! восклицает Феррари, и они уезжают вдвоем.
На другой день, на рассвете, зовут вниз Бусыгина. На площадке двора, залитого солнцем, его поджидал с велосипедом парень. Роста невысокого, дочерна загорелый, открытый большой лоб и умные глаза, в которых проглядывает решимость. Представился: Альдо Черви, коммунист-подпольщик. Похвалился, что самостоятельно изучает русский язык - язык Ленина... Не мешкая, он садится первым и предлагает место сзади на седле. В тот момент, когда Бусыгин садился, кто-то тронул его за рукав. Бусыгин оглянулся: Лючия подала ему свою широкополую соломенную шляпу, при этом показав на солнце - жарко, мол, вон как палит!
Бусыгин поклонился, но шляпу не хотел брать. Вмешался хозяин синьор Розарио. Отказываться стало совсем неудобно, пришлось надевать.
Здоровый, широкий в кости, Бусыгин еле взобрался на осевший под ним велосипед.
- Друг, синьор... - заговорил Бусыгин. - Давай я буду править. А ты садись сзади и указывай мне дорогу.
Альдо понял, чего от него хочет русский товарищ, но пересесть ни в какую не согласился. Видимо, и у него были свои соображения на этот счет. С гравийной дороги, обсаженной белой акацией, свернули на узкую тропу, шедшую через поля; зеленела еще не дозрелая, но уже с белеющими крупными початками кукуруза. Местами виднелись фермы, выкрашенные по-разному коричневой, светло-оранжевой краской или просто серой, похожей на выжженную и побелевшую от солнца полевую дорогу.
В конце аллеи пирамидальных тополей показался белокаменный дом с балконами и причудливыми надстройками-мансардами, и Альдо сказал: "Помещик!" Он произнес это слово презрительно, и Бусыгин по тону сразу догадался, что с таким богатым соседом Альдо живет не в ладах, и проговорил:
- Мы у себя в России давно прогнали этих паразитов.
- Понимаю, Руссия! - обрадованно воскликнул Альдо.
Двор, куда они приехали, мало чем отличался от других крестьянских дворов, расположенных в Ломбардской низменности.
Дом папаши Черви был сложен из камня; большая арка делила его надвое - половина была отведена под жилье и винный погреб, другая - под сеновал и скотные дворы. Неподалеку от дома - пшеничное поле, участок кукурузы и виноградник.
И хотя дом был просторный, двухэтажный, но жильцов в нем оказалось, как пчел в сотах, - одних сыновей у папаши Черви семеро, четыре снохи да внуки.
Старший сын Альдо представил всему дому русского Бусыгина. Что-то пытался растолковать старику, но тот махнул рукой, дескать, все понятно и без слов... Папаша Альчиде Черви оглядел Бусыгина, придирчиво щурясь, потрогал за плечи, пытаясь наклонить к земле своей, еще в силе, рукою, не наклонил, потом постучал кулаком в грудь и наконец провозгласил одно-единственное слово:
- Руссия!
Бусыгин подивился выходке старика, невольно теряясь в мнении о нем. Тощий, с повисшими, как черпаки, руками, с лицом, на которое жара и горные ветры наложили почти каленую смуглость, с клешнятым носом, - старик был неприветлив, почти нелюдим. Встретив гостя как само собой разумеющееся, папаша Черви не уделил сколько-нибудь времени для беседы, а сразу занялся делами по хозяйству. Прошелся к вешалке, надел шляпу с полоской-окоемом и помятым верхом, видимо, любил донашивать старые вещи, потом снял со стояка у двери веревку и вышел из дома. Вернулся с вязанкой сена, слегка просохшего и пахнущего даже издалека вянущими травами, позвал кого-то из своих снох, велел подготовить постель для Бусыгина на втором этаже.
День только начинался, а старик уже наработался вволю: наносил в бочку воды с усадьбы, где стояла водопроводная колонка, полил из брезентового шланга огород, задал корм скоту, насыпал кукурузу курам и тенькающим пестрым цесаркам...
Вечерело. Альдо привел Бусыгина в жилые комнаты. И когда все были в сборе, папаша Черви первым сел за стол, указал место Бусыгину, и он, как и все жители дома, получил бокал виноградного вина, кусок душистой мамалыги и фаршированный перец.
Поблагодарив, Бусыгин вышел из-за стола, присел на лавку. Он ждал, что к вечеру-то старик присядет потолковать, расспросит, какая судьба привела сюда этого русского парня. Но странно, папаша Черви деловито собрался и куда-то ушел.
Спать Бусыгину отвели на сеновале, рядом с шустрым и понятливым Гектором, самым младшим из сыновей Черви. Сквозь дрему Бусыгин слышал, как Ректор ворочался на сене и тихо, шепотом молвил: "Руссо, руссо!"
Наутро Гектор пытался украдкой, чтобы не разбудить русского, сползти с сеновала, но Бусыгин, чуткий на сон, услышал шорох и, догадываясь, что парень отправляется так рано на полевые работы, увязался с ним. Они быстро умылись из колонки в усадьбе, поели мамалыгу с молоком и вышли во двор, под навес, где стоял инвентарь.
Гектор сел за руль маленького огородного трактора, усадил рядом с собой на крыло Бусыгина, и они поехали культивировать картофельные грядки. Работали почти без отдыха часов до двенадцати дня, затем, когда солнце стало палить, наметали в прицепную тележку возок скошенной травы и вернулись домой.
Возвращались и другие братья: один с волами, другой нес на плече вилы, третий был испачкан пронзительно-синей краской, видимо, опрыскивал виноградные лозы... Вообще, как убеждался Бусыгин, в доме папаши Черви был заведен строгий рабочий ритм, все что-то делали, никто не сидел сложа руки. И - удивительно - папаша Черви никого не понукал. Каждый трудился, как говорят, не за страх, а за совесть.
Конечно, не хотелось слоняться без дела и Бусыгину. После обеда он полежал на сеновале, переждав жару, и поехал со старшим Альдо на дальний участок убирать травы. С какой же вдруг нахлынувшей радостью он взял в руки косу, - взмах, еще взмах... Ложится под ноги скошенная трава, пахнет душисто и сочно медоносами, а Бусыгину чудится, что это пахнет сама земля. Дальняя, сибирская его земля...
Он косил с упоением, набил вдобавок к старым, заскорузлым свежие мозоли на ладонях, и Альдо, заставив его повертеть ладонями и так и сяк, увидел покрасневшую кожу на руках, покачал головою, хотел отнять косу, но Бусыгин не отдал, продолжая косить, входя во вкус и приговаривая весело: