Комфронта Рокоссовский распорядился подать машины и со всей оперативной группой двинулся вперед. Вслед за ним сел в свой "виллис" и Демин, которому только что было присвоено звание генерал-майора. Он ехал, объезжая разбитые и горящие танки, воронки, трупы, и чем дальше, тем больше виделось этих трупов, лежавших навалом в мышино-зеленых куртках. И, привыкший анализировать, сравнивать, Демин возвращался к недавно виденному и ловил себя на мысли, что война наконец сделала-поворот.
"Что было тому причиной? - спрашивал он себя и отвечал: - Война пошла на убыль. Да, на убыль". И по-иному взглянул он в глаза этой войны, по-иному предстали перед его взором и цветы, которые собирал лейтенант в комбинезоне, к палатка, в которой просматривал трофейные киноленты полный достоинства и спокойствия командарм Катуков, и старая мать, не ушедшая вместе с сыном-генералом со своей земли.
Генерал Демин угрюмо молчал, видя в местах побоища эту горелую землю, она чернела и была окаменело-расплавленной, и на ней не было покоса, будто переметный, всепожирающий огонь войны управился разом, растоптав и выглодав хлеба, наложив на нее груды смрадно пахнущего металла и трупов солдат, но все-таки это была своя, советская земля, и, поскольку война откатывалась, шире и вольнее виделся простор ее.
Демин, любивший аккуратность и законченность во всем, наездом побывал на курской земле и днями позже, когда поле боя перестало быть местом ожесточенного кровавого побоища и стало зваться просто полем; он ходил по обширным равнинным полям, по которым гуляли истомные, полуденные тени; как человек военный, но не лишенный чувства земли, чувства землепашца, он радовался, что начнется теперь уже настоящий покос не на местах, где все выгорело и еще смердило запахами тления и пороха, а в стороне от поля боя, где хлеба звенели переспелыми колосьями. И, радуясь, он думал, как же охотливо и вольготно будут трудиться люди, которым возвращено принадлежащее им испокон веку поле.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Искра дает все: и пламя, и свет в доме, и взрыв любой силы...
С того времени как дом папаши Черви стал пристанищем для бежавших из немецких лагерей военнопленных, отсюда вспыхнула искра партизанского движения в округе. Когда у папаши Черви прибавилось беглых солдат и партизан, спать стало вовсе негде, и старший из братьев коммунист-подпольщик Альдо увел нашедших у него приют людей в горы.
До поры до времени Степан Бусыгин оставался в доме. И о нем кто-то донес в жандармерию. Однажды вечером в дом папаши Черви непрошеным гостем явился начальник участка Палладий. Папаша Черви, почуяв что-то неладное, хотел преградить ему дорогу и не успел: полицейский перешагнул через порог, пяля глаза, казалось, на все углы.
- Что нужно, синьор Палладий? - медленно, врастяжку проговорил папаша Черви и уставился на него взглядом недобрых глаз.
- Воды мне... Уж больно жарко, - говорил жандарм, вытирая шею платком.
- Боюсь, не это привело в мой дом, - все так же сухо говорил Черви. Жара спала... Что вы хотите получить из моего дома?
Он снял со стены черпак, набрал из ведра воды и подал. Тот пил жадными глотками, заливая за ворот мундира.
- Ай, синьор, ведь вы и вправду пить захотели, не уступите любому... - он хотел сказать "животному", но удержался.
- Кому? - грубо спросил жандарм. - Договаривай, папаша Черви, да не заговаривайся.
- Любому здоровому мужчине, - добавил папаша Черви, чем вызвал улыбку в глазах жандарма. Тот попросил еще воды и присел у стола, видимо собираясь не один час посидеть в доме. Папаша Черви зачерпнул еще ковш, поднес жандарму, сказав: - Синьор Палладий, мы на воду не жадны, можете выпить целое ведро. Да вот со светом плохо, нет ни керосина, ни бензина, так что сейчас погаснет лампа... - и Черви подкрутил фитиль. В комнате наступил полумрак.
Жандарм встал, заглянул в смежную комнату, потом в чулан и наконец выпалил напрямую:
- Вы здесь, случаем, русского бандита не прячете?
- Кого-кого, синьор? Для бандитов мой дом не приспособлен.
- Ну, этих беглецов, военнопленных?..
- Вот с этого и надо бы начинать. А то вон как надулись!.. - папаша Черви подошел к нему, потрогал тугой живот: - Идите домой... Завтра вдвоем будем искать беглых. Вы, значит, вилами будете ворошить всюду, а я с цепью. Как нащупаете, сразу накинем на руки цепь - и к столбу!
Жандарм немного потоптался, прислушиваясь, и ушел.
Ночью папаша Черви куда-то уходил. Вернулся, когда еще не светало. С ним была дочь трактирщика Лючия. Не заходя в семейную половину дома, папаша Черви прошел на ту сторону, где находился сеновал, разбудил младшего сына, потом Степана Бусыгина.
- Чего, папаша Черви, ехать куда или случилось что за ночь? спросонья нехотя спрашивал Бусыгин. И даже когда узнал, что с вечера начальник жандармского участка интересовался иностранными солдатами, лично им, остался безразличным и проговорил:
- Зачем я им понадобился?
- Ехать вам надо... В горы... Лючия знает дорогу в штаб...
Горизонт едва забелел, когда они выехали вдвоем на велосипеде, Лючия сзади, держась за спину Бусыгина. В темноте, незаметно для агентов ОВРА* и жандармерии они проскочили людные селения и дороги. Рассвет наступал медленно, и было, как всегда в такую пору на заре, холодно.
_______________
* О В Р А - тайная фашистская полиция.
Едва появился из-за гор опалый краешек белого солнца, как все вокруг раздвинулось и заиграло! Вон и делянки лоскутных полей предстали перед глазами Бусыгина, и оливковые, пепельного цвета рощи потянулись. Вдоль дороги росли черешни и шелковицы; черешни давно были убраны, а шелковицы осыпались, и под деревьями и прямо на дороге лежали раздавленные темно-красные и желтые ягоды - будто кровавое месиво!
Проезжая через речушку с мостком, обозначенным каменными стойками, Бусыгин разглядел хрустальной чистоты воду и остановился. Лючия неохотно слезла с велосипеда, ноги у нее затекли, и она прихрамывала. Бусыгин отстегнул флягу и спустился за водой.
Вернулся к сидящей на траве Лючии, присел рядом.