– Ну, а потом я налетел на какой-то камень. Почувствовал, что мне что-то всаживается в бок. Лук я потерял. Куда он потом девался, не знаю. Смыло, наверное, вниз по течению.
– Могу вам сказать, что первоначальная рана была просто резаная, – сказал врач, – а потом ее сильно что-то покромсало, будто по ней проехались несколько раз пилой... В ране есть следы какого-то постороннего вещества, и мне придется все это вычистить.
– На стрелах были пятна краски, для камуфляжа, – объяснил я. – Я думаю, часть этой краски облезла прямо в ране. А может быть, туда попало что-нибудь еще. Бог его знает, что там еще может быть.
– Мы все вычистим, – сказал врач. – А потом зашьем вас. Будете как стеганое одеяло. Хотите выпить?
– Да, неплохо бы, – сказал я. – У вас есть виски?
– Что-нибудь другое найдется, а вот виски – нет. Его вам придется пить где-нибудь в другом месте, – сказал врач. – С виски у нас туго. У нас в графстве сухой закон.
– Вы хотите сказать, что у вас в больнице не найдется самогонного виски? Как можно жить в таком месте? И вообще – что происходит с северной Джорджией?
– Нет, самогона у нас нет. Мы постоянно всех предупреждаем, чтобы не пили его. В том виски, которое здесь гонят, много солей свинца.
Врач сделал мне укол в бедро и снова принялся за рану. Я посмотрел в окно, но там были видны лишь краски угасающего дня – различные, постоянно меняющиеся оттенки зеленого.
– Хотите у нас провести эту ночь? Места предостаточно. Собственно говоря, в вашем распоряжении вся больница. Такой возможности у вас больше не будет, это я могу вам гарантировать. Здесь у нас спокойно. Никаких вам подстреленных фермеров. Никого, кого бы помял трактор. Никого, сидящего на капельнице и глюкозе после автомобильной аварии. Пьяных у нас на дорогах нет. В больнице сейчас никого нет, кроме вас, вашего приятеля и еще одного мальчика – того укусила змея. Завтра мы его выпишем. Яд у мокасиновой змеи не такой уж сильный.
– Нет, спасибо, не останусь, – сказал я (хотя если бы я знал, что мне нужно было побыть рядом с Льюисом, остался бы). – Зашейте меня, а потом расскажите, где у вас тут что-нибудь вроде гостиницы – переночевать. Мне хочется позвонить жене, поговорить с ней, и еще побыть одному. А спать в больничной палате мне совершенно не хочется. Я бы остался в больнице только, если бы это было совершенно необходимо.
– Вы потеряли много крови. Вы будете чувствовать большую слабость.
– Должен вам сказать, что я чувствую слабость уже давно. Дайте мне какое-нибудь лекарство, на ваше усмотрение, и я не буду вам больше надоедать.
– Я отправил вашего друга, ну, того, что стоял рядом с лодкой, в гостиницу «Виддифорд». Это в центре города. Обслуживание там хорошее. Но будь я на вашем месте, я бы остался сегодня на ночь здесь.
– Нет, нет, спасибо, – поблагодарил я. – Со мной все будет в порядке. Скажите, пожалуйста, полиции, где меня искать. Если можете, отвезите меня в гостиницу – и займитесь Льюисом.
– С ним сейчас другой врач. Насколько я могу судить, перелом очень сложный. Можно считать, что ему повезло, если перелом не осложнится гангреной. Перелом пренеприятнейший.
– Нам очень повезло, что тут такие хорошие врачи, – сказал я.
– А вы, оказывается, подхалим! Скажите еще, что у меня ангельские руки!
Врач отвез меня в город на своей машине. Возле главной заправочной станции Эйнтри стояли машины Льюиса и Дрю. Я зашел в здание станции. Бок давал о себе знать, но мне не приходилось больше придерживать рану рукой. Я поговорил с владельцем заправки и взял у него адрес братьев Гринеров – надо было отослать им вторую половину денег, обещанных за доставку машин. Оказалось, что Льюис договорился обо всем заранее, еще до нашего отъезда, и мне пришлось попросить владельца станции рассказать мне, что теперь нужно сделать. У меня с собой не было достаточно денег, но я мог взять деньги либо у Льюиса, либо отправить их Гринерам после того, как вернусь домой. Главное, что машины были на месте и что я смог забрать ключи от них. Я попрощался с врачом и сказал, что заеду в больницу на следующий день. Потом позвонил Марте и сказал, что произошло несчастье, что Дрю утонул, а Льюис сломал ногу. Я попросил Марту позвонить жене Льюиса и сказать ей, что Льюис в больнице здесь, в Эйнтри, и что ему придется оставаться в больнице еще некоторое время, но что с ним все будет в порядке. Если жена Дрю Боллинджера позвонит жене Льюиса или ей. Марте, и начнет о чем-нибудь расспрашивать, ей следует сказать, что мы вернемся через пару дней. Я сам хотел рассказать жене Дрю о его смерти; я сказал Марте, что вернусь где-то в середине недели.
Я, взяв машину Дрю, поехал в гостиницу «Биддифорд». Это был каркасный дом, в котором было много людей, много шума, много света. В большом зале, за длинным сосновым столом, расширяющимся к одному концу, сидело за ужином, наверное, все население гостиницы. Вдоль стола, на совсем небольшом расстоянии от него, висели полоски липкой бумаги для мух. Среди ужинающих я увидел Бобби; он что-то жевал; на его лице, казалось, оставался лишь жующий рот. Я, подмигнув ему, сел за стол. Мне уступили место рядом с Бобби. За столом сидели фермеры, дровосеки, мелкие торговцы. На время я потерял интерес ко всему, кроме еды. Мне передали жареного цыпленка – кругом меня все было заставлено тарелками с жареными цыплятами. Я подкладывал себе еще и еще; кроме курятины, я поел картофельного салата, тяжелых галет из муки грубого помола. Ел и подливу, масло, капусту, фасоль, мамалыгу, ботву репы, вишневый пирог. И все это было очень вкусно. Хорошо и вкусно.
После ужина хозяйка гостиницы провела меня в мою комнату на втором этаже, где стояла большая двухспальная кровать – все остальные номера были заняты. Бобби разместили в другом номере. Я чувствовал сухость во рту, вся кожа казалась сухой. Я спустился вниз и в душевой, расположенной в подвале, принял душ. На меня снова лилась река, вокруг была сине-зеленая сельская ночь. Плотная от теплой воды, свеженькая повязка на боку вздулась, отяжелела, и на ней проступили пятна крови. Я уже стал засыпать в душе, но вода, которая становилась все прохладнее, разбудила меня. Потом я, с мокрыми волосами и мокрой повязкой на боку, вернулся к себе в номер и залез в постель. Все закончилось. Всю ночь я бодрствовал, погруженный в великолепный сон.
После
Когда я проснулся, оказалось, что я снова прижимаю локоть к раненому боку – он теперь был прикрыт плотным пакетом, от которого, казалось, исходило тепло. Я полностью очнулся ото сна довольно быстро; лучи утреннего солнца – или, по крайней мере, мне казалось, что еще достаточно рано – начали покалывать мои веки. Открыв глаза, я увидел, что лежу в большой, провинциального вида комнате; на окнах кричащие занавески (их цвет можно было бы назвать красным); на стене напротив меня огромное зеркало; где-то позади – маленький туалет; в углу – небольшой комод, без ручек на ящиках; по всему полу – вязаный ковер.
Я лежал и раздумывал. Сначала мне хотелось повидать Бобби, потом Льюиса. Я встал с постели, обнаженный, если не считать плотного пакета на боку – он давал ощущение, что на мне все-таки что-то надето, – поднял с пола то, что оставалось от моего нейлонового комбинезона – изорванные, залитые высохшей кровью тряпки без рукавов. Надевать эти лохмотья мне не хотелось, но я все-таки натянул их и стал шарить по карманам в поисках денег. Обнаружил пару банкнот – отпечатанных и выпущенных, казалось, рекой. Но все равно, это были деньги, которые могут очень пригодиться. Оставив нож и пояс в номере, я отправился на поиски Бобби. Когда я уже выходил, я увидел себя в зеркале. Я выглядел как человек, который пострадал при взрыве: один рукав оторван, комбинезон изорван и в крови, одна штанина распорота; на щеках щетина, глаза красные, губы плотно сжаты. Я улыбнулся своему отражению широко, белозубо – борода раздалась в стороны.
Узнав у хозяйки гостиницы, убиравшей со стола после завтрака, в каком номере остановился Бобби, я отправился к нему. Подошел к двери, постучал. Он наверняка еще спал, но мне хотелось немедленно, не оставляя на потом, обговорить с ним то, о чем я размышлял утром. Я настойчиво стучал, и через некоторое время Бобби открыл дверь.