– А нам никто и не повстречался. Тут есть еще одно обстоятельство, оно меня немного беспокоит. Не исключено, что полиции сообщили о том, что пропали люди. И может быть, кто-нибудь знает, куда именно эти люди направлялись. Но по сравнению с другими – эта проблема самая незначительная. Мы никого не видели, и все тут. К тому же, те два типа были совершенно отвратительны. Кому придет в голову искать их?
– Ну, может быть, кому-то и придет.
– Правильно, кому-то, может быть, и придет. Но если даже этот «кто-то» знает, куда они собирались, или знает, в каких приблизительно местах болтались, то нам что до этого? С этим мы ничего поделать не можем. Тут нужно надеяться просто на везенье. И я чувствую, что везенье на нашей стороне. Шанс, что все обойдется, достаточно велик.
Бобби рассмеялся, и на этот раз смех был искренним.
– Как ты думаешь, в этой комнате установлены «жучки»? Может быть, нас подслушивают?
– Никаких «жучков» здесь нет, – сказал я, – но сама по себе мысль очень своевременна, приятель.
Я снял теннисные тапочки, в носках бесшумно подошел к двери и прислушался.
– Говори что-нибудь, – прошептал я, повернувшись к Бобби. – Говори чего-нибудь и дай мне время послушать.
Я стоял у двери и прислушивался, не услышу ли тихое дыхание, тихий свист воздуха, когда дышат через нос, – и мне показалось, что я что-то услышал. Но если слишком напряженно прислушиваться, то можно услышать дыхание где угодно. Но то, что я слышал, нельзя было бы с уверенностью назвать чьим-то дыханием. Ну, по крайней мере, мне так казалось. Я ухватился за ручку и резко открыл дверь. Никого. С лестницы ничего не слышно? Нет, не слышно, я был уверен в этом. Ничего.
Я повернулся к Бобби и жестом показал – все в порядке.
– Я буду у себя в номере, – сказал я. – А ты пойди, купи одежду, а потом мы отправимся в больницу. Льюис наверняка еще в отключке, и в любом случае я не думаю, что к нему будут особенно приставать с вопросами. Но нам все равно нужно попытаться сообщить ему об изменениях в нашей версии. И спросить, что он помнит о ее первом варианте.
Я вернулся в свой номер, стянул свой изорванный комбинезон и улегся в кровать. Мне хотелось побыстрее встретиться с местным шерифом, если тот тип, который расспрашивал Бобби о лодке, был действительно шерифом. Кто бы он ни был, я был готов к его вопросам, сколько бы он ни строил из себя провинциального детектива. Пускай попробует вывести нас на чистую воду!
Солнце стояло довольно высоко в небе. Я стащил с себя одеяло. Я чувствовал еще некоторую усталость, но яркий солнечный свет отгонял сонливость. Мне, раненому, было приятно лежать в постели и чувствовать, как возвращаются силы. И не так уж сильно я ранен. Швы крепко сжимали рану. А силы все прибывали. Да, хорошо...
Бобби вернулся с купленной одеждой. Я натянул на себя голубые джинсы – странно было ощущать, что они сухие, – рабочую рубашку, грубые башмаки, какие носят фермеры; при каждом шаге я чувствовал, как они соединяют меня с землей. Хотя башмаки были очень тяжелыми, я уже не ощущал усталости, и мне было довольно приятно поднимать ноги, обремененные тяжестью.
Я взял свой комбинезон, скомкал его. И мы с Бобби, одетые как типичные фермеры, спустились по лестнице на первый этаж. Было восхитительно чувствовать на себе сухую одежду.
Хозяйка гостиницы, которую раньше назвали бы постоялым двором, занималась уборкой.
– Я не знаю, куда это выбросить, – сказал я. – Вы не поможете?
И протянул ей свой свернутый комбинезон, весь измазанный высохшей кровью.
Она взглянула на меня:
– Помогу. Это, действительно, остается только выбросить.
– Да. Эта одежка уже ни к чему не пригодна. Сжечь ее – и все.
– Придется так и сделать. Даже на тряпки это нельзя пустить. – И она улыбнулась. А мы улыбнулись в ответ.
Мы с Бобби сели в машину Дрю и поехали в больницу. Рядом с ней стояли две полицейские машины.
– Ну, держись, – сказал я. – И помни, о чем мы говорили.
Мы зашли в здание, и какой-то человек в белом халате проводил нас в палату, где лежал Льюис. В палате стояли трое полицейских. Они тихо переговаривались, ковыряя во рту зубочистками. Льюис, который либо просто спал, либо еще находился под воздействием наркоза, лежал на койке в углу большой пустой палаты. Нижняя половина его тела была укрыта простыней, которая особым образом поддерживалась на весу так, чтобы не касаться тела. Рядом с ним сидел врач с соломенными волосами – тот самый, который занимался моей раной, – и опять что-то писал. Услышав мои тяжелые шаги, он повернул голову.
– А, привет, покоритель стихий. Как спалось?
– Нормально. Лучше, чем на берегу реки.