У Корниенко были свои темы: сжатые сроки, надвигающиеся дожди, перекочевка на новое место для приема вертолета, нехватка людей.
— Еще бы один отряд, и мы спасены. Кто-то должен был подъехать, и нет его, нет и нет. Спасибо, Астра Романцева быстро освоилась и включилась в работу.
— Благодарю на добром слове, — рассмеялась она от неожиданности.
Обсудили приграничные исследования, добродушно поговорили о том, о сем и поднялись было расходиться, как вдруг слово взяла Алевтина. И запальчиво, путано, не выбирая слов, понесла горячку и вздор, причина которых была ясна каждому. Все томились, всем было неловко. Астра тихонько поднялась и ушла. «Умница, — закинув голову, проводил глазами Окаста, — не нужно тебе нашего…» Усмехнувшись на обвинение в самоуправстве и нарушении финансовой дисциплины, он ждал окончания, как вдруг прозвучали слова «об интимных встречах на маршруте».
Все замерли.
— А разве нет? — возразила она, с ужасом ощущая, что занеслась «не туда». — Разве не так? Уходят как будто в разные стороны, в разное время, а там встречаются, где поукромней.
— Молчать!! — Окаста страшный, косолапый, тучей надвигался на нее. Она встретила его темным немигающим взглядом, наткнувшись на который он отвернул в сторону и пошел прочь, загребая руками и бесчувственными неуклюжими ногами, медленно и странно, будто против течения; его и впрямь несло в потоке, сносило как в половодье, мимо кустов остережения, мимо последних запретов к чему-то немыслимому, грандиозному, безобразному.
— Серега! — заорал он в последний момент.
Шофера не было, за рулем, поглаживая кота, сидела Астра.
— Заводи!
Не мешкая, она ковырнула булавкой и мотор завелся. Кот мячиком соскочил на землю. К ним прыгнул Мишка-радист, хлопнула дверца и машина понеслась. Миновали лесок, ручей, выскочили в степную долину Хемчика.
— Скорее, скорее!
Ветер скорости рвался в кабине, шарахались по обе стороны придорожные кусты.
— Скорее, скорее…
Повороты словно выпрыгивали навстречу, и столбом вилась позади белая степная пыль.
Наконец, отпустило. Окаста откинулся на спинку кресла, перевел дух. Астра сбросила скорость. Машина побежала вдоль вспаханной, ничем не засеянной полосы, обилующей камнями и неразбитыми земляными комьями. Вечерело. Ближняя череда холмов стала синей, дальняя — светло-лиловой, за ними теснились воздушно-голубые цепи гор.
Астра скосила глаза.
— Чуть не взорвался, Окаста Савельич.
— Не говори… — он помотал головой.
— Возвращаемся?
— В поселок заскочим, раз такое дело. Верно, Миха?
Мишка просунул голову над их плечами, сверкнул улыбкой.
— Если женщина не возражает…
Окаста тронул висящее впереди зеркало, поймал лицо Астры и устроился со всеми удобствами. Посмеиваясь, они поехали «шагом». В сельском магазине взяли водки, хлеба, колбасы, посмотрели афишку клуба и отправились восвояси, вкруговую по хорошей дороге. Вновь потянулись косо освещенные бугры, редкой гребенкой пересекавшие долину, только горы на горизонте были другими. В воздухе вились прозрачные сумерки, солнце садилось, в его гаснущих лучах асфальт казался розовым, как гранодиорит. Мирная тишина и прохлада стояли сразу за пофыркиванием мотора. По случаю выходного дня встречных машин почти не было.
Окаста молчал. Равномерно и длинно, от гряды к гряде бежала дорога, за долгим подъемом открывался плавный спуск, за ним снова подъем, вверх-вниз, вверх-вниз, и эта размеренность среди теплого широкого вечера, и присутствие этой женщины за рулем, и прозрачность своей всегда напряженной, измученной души были столь ощутимы, столь осязаемы, что его охватило давно не испытываемое блаженство.
«Неужели это ее обычное состояние? — он подправил зеркало и лицо ее улыбнулось ему. — Тогда о чем речь? Вот оно, истинное знание, дарованное детям и женщинам, все остальное — суета и нечисть, грех умствования, муки и корчи конечного разума. О, дивный, дивный, невыразимо дивный мир! Господи, как живу, как живу!»
Машина плавно летела вниз. Достигла плоского мостика с белыми столбиками и вновь устремилась к длинному подъему. Астра чуть заметно повела плечами. Окаста погладил ее по руке.
— Устала?
— С непривычки.
— Прости меня, дурака. Заменить?
— Нет, доеду. Мне в охотку.
«Милая, — вздохнул он, — вот бы на ком жениться. И жить, и жить, пока не оскудеет чаша. Да, истинно так. Принимать со смирением все дары, благословлять вопреки стонам и воплям рассудка… смешно полагать, что жизнь подчинится его указкам. Вот, наконец-то! О высоких мыслях и чистом сердце должно просить у жизни, о высоких…»