Когда с Каурого сняли вьюки, седло, потник, открылась огромная спина, живот и безобразно, по-собачьи, поджатые ноги с копытами. Начались бесполезные попытки, одна отчаяннее другой. Коня понукали, дергали за уздечку, били, подсунули подпругу под ляжку, раз-два взяли!.. лишь крупная дрожь волнами катилась по необъятному телу, расплывшемуся на плитах. Светлое время клонилось в дождливые сумерки, а «это» длилось и длилось, будто дурной сон.
Мокрые руки озябли, головной платок сбился на самые глаза, в изнеможении она опустилась на камень и посмотрела на спутника.
— Как поступим, Кир?
Он стоял, опершись ногой на гранитную глыбу, скрестив на груди руки. «Пруха кончилась, — безжалостно думал он о себе. — Была мне чуйка, что это произойдет. Как же я так урылся?» Складки плаща красиво падали с его плеч.
— Поступим как с Белым клыком, — произнес он, поиграв мышцами лба и бровей. — Сделаем вид, что уходим, пусть сам выбирает свою судьбу. В конце концов, охотничий нож у меня на поясе.
Она усмехнулась. Он покосился на нее и улыбнулся тоже.
Но именно эта ребячливая затея оказалась единственно удачной. Едва они с Золотистым двинулись вперед, как бедняга-Каурый настороженно поднял голову. Вслед уходящим понеслось его серебристое ржание. Они удалялись. Расстояние росло. И тогда жутким усилием конь выхватил из тисков свою ногу и встал, шатаясь, на всех четырех! Темная кровь струилась по левой задней.
В полном составе — о, счастье! они спускались вниз по склону, по камням, по сплетенным корням, среди разбросанных замшелых правильных глыб, вросших в землю подобно невнятным древним надгробиям. Повсюду бежали ручейки и струйки из тех шумных трещинных вод, в темных глубинах которых навсегда исчезли золотые часы. Что ж! Кир знает, где лежат четыре гвоздя, а ей известна темная трещина с ее часами. Замечательно!
Вскоре все слилось в единый ручей, долгожданный и путеводный, бегущий в ту самую долину, в конце которой после долгого спуска их ожидает новый лагерь.
— Перерыв, — остановилась Астра.
— Годится, — отозвался Кир.
Пока закипал чай, она осмотрела коня. На левом бедре выше коленного сустава краснела грубая рваная рана. К счастью, уже не кровила. Впервые пригодилась аптечка, серая мазь. Обвязав указательный палец ватой и ниткой, она окунула его в баночку с мазью и наставила на верхний край раны. Кир держал лошадь под уздцы, но от задних копыт Астру не защищало ничего.
«Я, я должен рисковать, я, мужчина», — стиснул зубы Кир.
Медленно напирая пальцем внутрь раны, Астра погрузила его до упора и в плотности тканей повернула вниз на четверть круга, выгребая сукровь, мух и даже мельчайших червей. Каурый стоял как влитой. Еще дважды чистила она рану и закладывала в нее мазь. Наконец, с дрожью в коленях ушла к ручью и долго мыла руки с травой и мылом.
Время, время… Записи, зарисовки под крышей из плаща. Редкие капли по капюшону, шум по листве, находящий крап, полосы капели… сколько звуков и оттенков у дождя! Перевьючка тяжестей с больного коня на здорового. Время, время. Теперь на Золотистом поедет Кир со всей поклажей, она на Кауром.
Молодой человек уже сидел верхом, и едва щелкнул замочек ее полевой сумки, тронул коня и скрылся в ельнике. Он спешил стать первопроходцем, чтобы самому открывать дорогу в череде заложенных друг за друга таежных горных склонов.
— Сущие пустяки, — казалось ему, — выдвинуться на пару км вдоль ручья, насладиться незаметным шагом ее коня, ощутить уединение в забытом богом ущелье и потом встретить хозяйку — чем не счастье путешествия?
Минувшая ночь полнила его радостью. А то, что его исчезновение есть грубейшее нарушение техники безопасности, согласно которому нельзя ни отправляться одному в тайгу, ни покидать своего спутника по маршруту, Киру и в голову не приходило, будто и не сдавал он зачет, не расписывался в тетради. Уж если сам Окаста…
…Астра шагнула к коню, чтобы подвести его к пеньку, откуда легче вскинуть себя в седло, как вдруг он прянул в сторону, отбежал, настороженно глядя выразительными глазами; под мордой качалось выскользнувшее изо рта железное удило с обрывком уздечки. Додергались. Послушание коня держится именно на этой железке, в ее чутком воздействии на уголки губ. И вздумай сейчас Каурый пуститься наутек, в цветущие степи Хемчика, где родной табун ждет любимого сына, только подумай он об этом огромной своей головой, как она уже ничего не сможет сделать.