— Умница.
Они помолчали. Рыжеватый, похожий на отца, но синеглазый, с выгорающими на солнце почти белыми бровями, он положил руки ей на плечи.
— Скажи, Астра… Ты помнишь, как мы встретились?
— Да.
— Что это было?
Она вздохнула, подбирая слова, глядя ему в глаза.
— Самосохранение. Меня с детства так грузили в семействе, можно сказать, уничтожали как траву, и я искала любви, как почвы под ногами.
— Нашла?
— Нет, конечно. Но укрепилась, ощутив себя желанной.
— В геологию поэтому пошла?
— Отчасти. Хотелось скрыться от них подальше.
Он кивнул.
— Примерно так я и думал.
— Ты столь проницателен, Кир, или все это у меня на лице?
— И то, и это.
Он привлек ее к себе.
— Дальше пойдем вместе?
Глядя ему в глаза, она легонько кивнула.
— Да.
Сделав широкую «восьмерку», вертолет шел на снижение. Эрсол смотрел сквозь прозрачные стенки и днище машины. Наконец, счастливый, ошеломленный, спрыгнул на траву. Астра села на свое место, и вертолет улетел.
Тем временем из Кызыла в третьем часу пополудни, когда вертолет работал далеко на южных отрогах заснеженного Танну-Ола, в лагерь возвратилась машина. Задача была выполнена. Деньги и ведомость на зарплату, кипа квитанций, пачка писем из Москвы лежали в портфеле. Окаста, разминаясь, прошелся между палаток, покосился в сторону лужка, где стоял выцветший, туго натянутый и плотно застегнутый домик.
«Я все прочту в твоих глазах» — он взглянул на часы.
— Окаста Савельич, вам письмо, — окликнул Корниенко.
— Мне? — уже понимая, рванулся он.
Бросился к себе, выхватил листок из конверта.
Ответ О.В
«Милая — взликовал Окаста. — Не потерпела!»
— Савельич! — заорал из своей палатки Мишка-радист. — Тебе радиограмма! Убойная! Поздравляю!
Окаста вскочил. Такой радиограммы он еще не получал, но ожидал, давно ждал!
— Отменно!
Гул вертолета быстро возрос со стороны долины и погас на поляне. Пилот не стал ждать ни минуты и, высадив Астру, тотчас исчез из виду. Сегодня они перевыполнили все задания.
Астра умылась в ручье. Потом поднялась к столу, налила себе супу, в другую миску положила картофель с мясом, наполнила кружку компотом из голубики. Она была голодна и спокойна. «Судя по машине, Окаста вернулся и сейчас смотрит мне в спину. А я спокойно ем свою картошку».
Он обошел стол и уселся напротив, упершись локтями в тесаные бревнышки. Глаза его смеялись.
— Устала?
— Нарочно нет.
— Зайди, получи деньги и письмо.
— Письмо? — она приподняла бровь.
Он расхохотался.
— Из Москвы, из Москвы, не бойся.
— Нарочно не боюсь.
…Марина сообщала, что родила дочку. Девочку, именины сердца. Здоровенькую, темноглазую. И нарекла Таисией.
Через Мишку-радиста Астра послала поздравление обеим.
«Пора в Москву, — вздохнула, разрисовывая полевой дневник. — К себе, в тихую, еще необжитую обитель, в бурлящую городскую жизнь. Сколько за эти годы было испытаний, душа трудилась, как могла. Что впереди?»
— Астра, — Окаста постучал по шесту палатки. — Разреши войти. Есть разговор.
— Заходите, Окаста Савельевич. Осторожнее, у входа лиловый цветок, это мой дружок.
— Уцелел?!
Поджав ноги, она уселась в самой глубине и прикрылась зеленой шалью. Он разместился у входа.
— Мы с тобой обменялись посланиями, которые я буду хранить всю жизнь. Через две недели меня здесь уже не будет, я уеду в Швецию.
— О-о? — посмотрела она.
— Мне дают институт с пятью такими лабораториями, какая у меня сейчас. Как ученый, я не вправе отказаться. Переговоры шли, но лишь сегодня по рации пришло приглашение. И видишь ли… я не могу не усматривать некой связи с событиями, которые произошли со мной в тайге… Хотя как ученый — не понимаю. Здесь что-то из нравственных пространств. Ты готова меня выслушать? Именно ты?
— Конечно, — серьезно кивнула она.
«Милая, — вновь вздохнул он. — Красивая, изысканная…»
В течение полутора часов Окаста рассказал ей о себе все, почти с самого детства. О диких страхах за кражу, совершенную еще, по-видимому, его пещерным предком — какие-то бирюзовые пластинки из родового тайника, которые снились ему чуть не с младенчества; о несчастьях и ранних смертях, преследовавших мужскую половину его рода. И о том, как недавно в тайге он искупил грех, вызвав его и честно пройдя через огневое душевное горнило.