Теперь в ее жизнь вошли медицинские справочники, общение с врачами и медсестрами. Чередой потянулись болезни. Для Астры, легкой, здоровой, сильной, это означало брезгливое посещение больниц, докучные беседы с врачами, оплату лечения, процедур, рекламных лекарств.
— Ведь ты моя дочь! Значит, обязана оказывать помощь больной матери, — недовольно дергала женщина ранящую цепь, на другом конце которой дергалась прикованная дочь.
И помощь оказывалась. Еще вчера с сумкой, полной гостинцев, каких не каждый день можно было позволить даже для Проши, Астра понуро поднималась по лестнице очередной клиники. С верхней площадки за ней наблюдала одетая в халат и шлепанцы раздраженная мать.
— Что ты плетешься, как старая кляча, — набросилась она. — К больной матери да с таким лицом! Лучше совсем не приходи.
«Под старость все матеря находятся».
Эту-то сгущенную боль, самую тяжкую из всех, Астра решила отработать в ту же ночь.
— Вина моя тайная, безысходная, — позвала она, — совесть моя нечистая. Черствость к матери, тупик дочернего долга. Вина, вина моя горькая… Нет, все равно ничего не выйдет, — заныло в душе. — Вина, вина моя гиблая, тухлая, постылая…
Словно палящая туча спустилась в ответ на ее причитания. Вот они, задействованные силы! Твердые, будто каменные ножи.
— Вина, вина… — казнясь и стеная, приходя в отчаяние, продолжала она звать свои прегрешения. — Вина, вина… Но я пыталась любить, это они смеялись, отсылали, это был их выбор… Сама, сама, никаких оправданий. Кто страдает, тот неправ. Раз мне невмоготу, значит, я и должна разобраться.
Качаясь от боли, удерживаясь от стонов, она продолжала напрягаться. Минуты, часы скользили в полутьме.
Между тем сознание становилось яснее. Все непреложнее просвечивало понимание, что единственная вина человека — это неисполнение им своего полного духовного развития на Земле, недостижение свободы духа. Когда же свобода его находится в чужих руках, даже собственной матери, тут уж виной считается нарушение именно чужих повелений, удобств, выгод, общественных мнений, и тогда началом освобождения могут стать муки ослушания. Муки, мучения. После потной аннигиляции, почти химического растворения и странно-блаженных ощущений — нечто невесомое, покалывающее словно отделилось от нее и стало удаляться влево. По всему существу разлилась светлота. Вот оно! Пространство непослушания, его длинные струистые лучи озарили дух. Грань Истины сверкнула ей. Вины нет. Она изначально свободна. Вины нет, это ловушка. Отныне основой общения с матерью станет ровное понимание, с шутками, добрым юмором, и это не сможет не изменить обеих к лучшему. Но к больному человеку необходимо питать этическое чувство, освежать его участием, помочь справиться, а не корить за грехи и не сводить счеты.
— Боже мой, на какой мякине нас водят! Всю жизнь! Только женщине под силу отработать это. Мужчины — несчастные люди! Они же умирают от нравственных и сердечных мук вины, жалости и долга, мужчины, мужчины, доверчивые сыновья своих матерей!
Светлым сентябрьским днем Астра и Марина с детьми гуляли по Березовой аллее. Было тепло, ясно. Школьница Тася шла с мамой, а Проша беспечно ехал впереди на велосипеде возле друга своего Олежки. Его родители шли поодаль, беседуя между собой. Все направлялись в детский городок, который всего полмесяца как возвела на сквере фирма «Мир вашему дому».
— Ты на каком этаже живешь? — спросил Проша.
— На десятом. А ты?
— На втором. Мама! — закричал Проша, и губы его дрогнули.
— Что случилось? — наклонилась Астра.
— Я тоже хочу на десятый этаж!
— Чудак! — возразил Олег. — С десятого-то пока-а велосипед стащишь, а со второго — раз и готово.
Астра с облегчением оглянулась на Марину.
— Спасибо Олежке, выручил!
Материнство, дети! Как-то ее сыну живется с нею, Астрой? Где она права, где ошибается? Дети и родители живут одновременно, но в неизмеримо далеких пространствах. Так? Нет, иначе. Мать и дитя долго живут в одном, и важно ощущать в ребенке человека, то есть, отпустить его. Отпустить, но заботиться. Так? Думая об этом, Астра замедлила шаги, посматривая на верхушки желтеющих берез.