— Кто же он? — всматривалась Астра.
— Мы поедем к бабушке? И Тася с нами? — вскочил Проша ни свет, ни заря.
— Спи, рано еще, — зарылся в подушку Кир.
— Прыгай ко мне, зайчонок, поиграем с тобой. Конечно, поедем, ведь нас пригласили, — приласкала его Астра.
Стоял ноябрьский зазимок, не холодный, но снежный, такой, когда во дворах возводят снеговиков с красными носами и снежные крепости. И у них во дворе выросла крепость, она получилась большая и грозная, а когда пошли на приступ, снежные комья обрушились, с головой засыпав Прошу. Ребятня испугалась и разбежалась по домам. Но не Тася. Она стала разгребать снег, разгребать, разгребать и освободила Прошу. После этого мальчик целый час не мог вымолвить ни слова.
К родителям Кира подъехали днем, прямо к обеду. В доме пахло пирогами. Детей накормили сразу досыта и пустили играть на ковер в гостиную, а сами остались в угловой, с балконом и вторым окном, кухне за широким столом.
— Ты помнишь Ивана Коробкова, Астра? — словно ненароком спросил за столом Васин-старший. — Ну, того, что в Усть-Вачке начальником был?
— Конечно, помню, — не взглянув на Кира, легко ответила она. — Где-то они сейчас?
— Семья его живет дома, в Подмосковье, а сам Иван зарабатывает деньги в Африке. Воду ищет. Там базальтовые поля, разбитые, стоящие на головах, трещиноватые и обильные пресной водой, так что игра стоит свеч. Но бурить там — полный атас, врагу не пожелаешь, ствол кривится, инструмент прихватывает. Американцы пробовали и бросили. А Коробков бурит да посмеивается. Рабочие обожают его. За мастерство, конечно, а еще за то, что он их нашими анекдотами с ног валит. У них анекдоты длинные, как арабские сказки, а я, говорит, как скажу, да по-русски прибавлю — все вповалку.
— Талантливый человек, — кивнула она, вспомнив Ивана, его улыбку, его взгляд, вспомнила отдаленно, через годы и годы.
«Как о воде протекшей будешь вспоминать»…
Васин налил по одной, по второй, потом стал наливать одному себе, поскольку сын был за рулем, а женщины отказались. Широко развернувшись, разговор коснулся философии. Константина Васина, русского человека, тянуло поговорить о вечности, обращаясь к сыну и невестке. Отвечал ему Кир. Астра помалкивала. После занятий В-нса она могла говорить весь вечер, и поэтому молчала — не свое.
— Ты читал «Эстетику» Гартмана? — спрашивал отец у сына. — Почитай, я купил, вон она, на столе. Он видит грандиозную вселенную духа с бесчисленными переливающимися потоками, уровнями, слоями. Самое замечательное, что создавал он ее в берлинском подвале весной 1945 года во время штурма нашими войсками. Представляешь? Немцы — эх! И чего их понесло на мировое господство? Умняки, едри их в корень. Хотя… он-то из Риги. Николай Гартман.
— Где книга? — поднялся Кир. — Все, взял.
К Астре повернулась Зоя Сергеевна.
— Как поживает Екатерина Петровна?
— Спасибо. Она в санатории, очень довольна. Продляет себе путевку одну за другой. Там лес, режим, коллектив, даже танцы. Поздоровела. Мы были у нее на прошлой неделе. Прошке понравились следы мышей и зайцев, еловые шишки, зимняя чаща.
— Не пора ли обучать его музыке? — спросила свекровь осторожно.
— А мы уже учимся. Я почти с рождения ставила ему на ночь пластинки Вивальди, Моцарта, Чайковского. Теперь приходит учительница.
— Ты — прекрасная мать, Астра. Вам нужно иметь еще и еще детей.
Васин-старший между тем не умолкал.
— Сознание бытийствует, — говорил он, подергивая себя за рыжий вихор над ухом, — оно есть проявление бытия в нас, а вовсе не отражает никакую действительность.
— Удивительно сказано, — посмотрела Астра.
Васин поднял брови и выдохнул, словно после рюмки.
Астра поднялась.
— А что-то притихли наши дети? — и на цыпочках прошла в гостиную. — Привет! Что здесь происходит?
А здесь происходила драма.
Проша уже проиграл темноволосой Тасе в шашки две партии подряд. Он был ужасно расстроен и как мать хватался за светло-русую голову обеими руками и раскачивался из стороны в сторону.
— Давай еще разок, — настаивал он.
— Не хочется.
— Нет, давай, давай. Выбирай: в поддавки или вышибалы?