— Да вы философ, Олег Евгеньевич! — ласково проговорила Марина. — А вот Астра говорит, что каждый человек обязан сам работать, по ее словам, над совершенствованием собственной души и жизнестроительством.
— Спасется один, спасутся тысячи. Пожелаем ей успехов.
Все-таки эта зима оказалась снежной и затяжной, даже в феврале стояли сухие сердитые морозы. Уже хотелось яркой синевы среди лохматых зимних туч, хотелось проталин и наста, а снег шел и шел, на горе дворникам-южанам с их лопатами.
Вскоре котенок Краська стал засиживаться на подоконнике. Пышный, усатый, с белой грудью, с черной полосочкой на спине — редкий прохожий не залюбуется на красавца-котенка! Зеленые глаза его зажмурены в щелки, будто спят. Не верьте! Они все видят, все замечают!
— Красенька, — сказала Тася, входя с мороза. — Котенька, миленький, я принесла синичку. Не обижай ее, ладно?
И, правда, в руках у нее маленькая птичка. С перебитым крылом. Должно быть, попали ледышкой.
Теперь, пока крылышко не срастется, ее домом будет старая клетка, оставшаяся после дрозда. Под самой люстрой, подальше от кота.
«М-рр, — замурлыкал Краська, не сводя с нее круглых глаз. — Очень, очень приятно».
Он не возражал. Напротив, он даже рад. Птички — это же так вкусно!.. И Тася вновь в тревоге.
— Почему этим зверюшкам надо непременно кого-то съесть? — вздыхала она. — Как-то не так устроен мир.
Крылышко срослось. Синька уже летала по комнате все уверенней и уверенней. Душа веселилась, когда она, пестренькая, черно-желтенькая, с белыми щечками клевала с ладони или скакала перед тарелкой во время обеда.
— Дзинь-синь, дзинь-синь, дзинь-синь! — раздавалось по всей квартире.
— Красенька, будь умницей! Не трогай Синьку, — умоляла Тася.
Но Красик только смеялся. Глазами. Охота веселила его. Ух, как научился он затаиваться и замирать! Настоящий хищник в тропической саванне! Лишь подрагивал кончик хвоста, совсем как у тигра.
— Стыдись, Краська, стыдись.
Давно пора отпускать птичку на волю, а Тасе все жаль расставаться с нею, такой юркой, быстрой, как солнечный зайчик. А на улице уже веяло весной, солнцем, первыми проталинами.
«Ах! — спохватилась однажды синичка. — Весна на носу! Ах! Все птицы в весенних хлопотах, одна я не у дел, ах, ах…»
Она подскочила к форточке, глянула в щелку одним глазком, другим, забыв обо все на свете.
И вдруг откуда не возьмись на нее обрушился страшный котище. Щелкнули зубы, когти. Ах! Синька упала без чувств. Пришел ее последний час. Ах, ах…
Но что за диво? Ни зубы, ни когти не причиняли ей ни малейшего вреда. Они скрежетали по чему-то прозрачному, спасительному.
Это было стекло. Синька свалилась между рамами и осталась жива.
И немедленно получила свободу. Тася вышла с нею во двор и в присутствии всех друзей отпустила на волю. Пискнув на прощанье, синица вылетела из рук в широкое небо.
— Что за прелесть, как красиво все получилось, Тасенька! — обняла ее мама Проши. — И свобода, и настоящий весенний день!
— Как раз все вместе, — проговорила девочка. — А Проша где сейчас?
— Няня повела его в бассейн. Он будет часа через два. Ты успеешь выучить уроки? Красик не мешает тебе?
— Нисколечко. До свидания.
— Будь здорова.
Как отзывчива эта девочка, как любит все живое! Дети многому учат тех, кто хочет учиться.
Астра надела передник, простирнула замоченное с утра детское бельишко, потом принялась чистить картошку к ужину. Эти простые вещи, вроде стирки и варки, значат в жизни гораздо больше, чем принято считать. Простых вещей не бывает. Через горячую мыльную воду в руки идут удивительные мысли, а круглые картофелины, лук, кусочки рыбы прикасаются к пальцам своей самостью, как иные существа. Что мы о них знаем!
Под шипение масла можно вспомнить о том, как на днях всей группой ходили на кинофестиваль, на поразительный фильм, безоговорочно ответивший на ее тайные смущенные догадки. Но почему смущенные? Внутри себя смущения нет, тем более что весь мир трубит об этом! И все же при обсуждении никто не сказал о них ни слова. Промолчала и она.
Но В-нс! Тоже ни звука!
Сюжет был таков. Молодая девушка случайно остается в замке-музее на ночь, отстав от группы. Случайно ли, нет ли, там же остается мужчина. Красавец, ухажер, угодник, он ведет ее в тронный зал, убранный со всею музейно-рыцарской пышностью, зажигает свечи, камин, угощает старинными винами, служит ей, как королеве, и потом, конечно, укладывает на ложе. В постели он остается рыцарем, заботится об удобствах и удовольствиях дамы и так преуспевает в этом, что девушка испытывает самое полное изысканное наслаждение. И все же, с приходом дня девушка подает на мужчину в суд за изнасилование. Мнение горожан расколото. Женщины влюблены в героя, мужчины растеряны. В недоумении и судья. Истица испытала наслаждение! Чего же боле? Где же насилие? Все аплодируют герою и героине одновременно. Конец.