— Так-то, — Астра перевернула лопаточкой кусок рыбы. — Наслаждение, как навязанная валюта, которой насильно расплачиваются с жертвой. А разве не так действуют на иных уровнях, не физических, искусно вызывая наслаждение от убийства, власти, от самоуничижения, как у Достоевского. У этого писателя вообще все построено на этом едва ощутимом, но явственном наслаждении в пространствах переживания, азарта, мучительства, блаженно-глубинных душевных ран. Если мятежник-Толстой в отчаянии от беспомощности перед этим, то Федор Михайлович исследовательски-сладострастен, его героям жизнь не в жизнь, если нет страстного истерического переживания-оргазма.
Ей, Астре, при всем напряжении последних недель, уже удавалось проникать в подсознание, где тончайшая эротика вершит бал, и бьет в голову, точно шампанское. Радость, печаль, любое переживание, высокое, низкое, — все им сладостно, все выгодно, как брокерам на бирже. Иными словами, Эрос оказывается едва ли не единственной валютой в Космосе. Лишь уровни его разные, от материальных до самых высших абсолютов, ощутимых как вихри над головою или стремительные цветные потоки. Так-то. Или не так? Вопросы, вопросы.
Потом всей кучей побежали они по эскалатору, чтобы успеть за В-сом, который, по обыкновению, никого не ждал. Ждал их, почему-то, поезд. Все успели вскочить в один вагон и гроздьями повисли на поручнях над В-нсом, который весело говорил о чем-то, сидя на диване. Вой колес заглушал его речь. Астра отошла в сторонку и села поодаль, к Тине.
— Не получилось, — сказала та.
— Чего не получилось?
— Хотела сесть в другой вагон и не смогла. Тянет.
— Я это понимаю.
— Ты? — Тина кинула на нее странный взгляд.
… Астра накрыла сковородки крышками, погасила газ, нарезала хлеба, налила в детский стакан ряженку, чтобы нагрелась к приходу ребенка. И как была в косынке и переднике, уселась на табурет, покачиваясь, прижав ладони к щекам, локтями в колени, свою любимую позу.
О самом главном она подумает сейчас. Время «свое гонять», как выражаются подростки.
Сон прошлой ночью. Будто бы В-нс, его узнаваемая специфика. Он сердит на нее, а она оправдывается, почему не бывает на занятиях, почему «отстает на фазу».
— Это ре… (неясное слово). Это кустами бывает. Кто там рядом живет?
И заикаясь, робея, она перечислила всех, кто живет поблизости к ней из группы, выдала добросовестно, как доносчик или безнадежно испуганный человек.
Милый сон.
— Это главное. Вот насколько я безответна, трепещу перед ним, — заключила она. — Могу ли я, глядя ему в глаза, не волнуясь, поговорить о своих делах? Или возразить? Никогда! Чем он держит? Почему невозможно оторваться от него? Уже и я боюсь не выполнить его распоряжения по еде или питью, боюсь пропустить занятия, «а вдруг отстану, вдруг не разовьюсь». Сплошное суеверие!
Волнуясь, Астра поднялась, сделала два-три резких наклона с поворотом. Подтянулась на домашнем турнике, перевернулась в вис. И в таком положении, вниз головой, вдруг представила В-нса, а над ним группу, из которой неслись к нему тончайшие прозрачные нити-струи. Вот оно! Она поскорей уселась на коврик и сосредоточилась. И постепенно увидела себя и других лежащими в маленьких камерах, словно в соседствующих пеналах; все лежали и молились ему, одновременно и с наслаждением выделяя сладкую патоку, словно тли для муравьев. Все происходило на высочайших абсолютах, в плотных огнево-вязких средах перед глазами, в которых тонет и ничего не видит взор. Вот то, что посвящают идолу, высшей идее. Вот она, наша выгода, вот оно, наслаждение и головокружение.
С этого дня нетерпение бежать на занятия рассеялось. Она заскочила слишком далеко, чтобы восторженно внимать вселенским новостям. Но осталось крепкое «надо». Она ехала в метро, замечая, что перестала понимать, почему ей «надо» быть на этих занятиях. И работала, напрягалась над этим «надо» и своим непониманием, пока не ощутила и в этом «надо» тонкую, словно пьезокристалл, специфику В-нса. В груди, словно отверстая рана, горела душа. Не приходить было невозможно! Вот она, ловушка, вот он, наркотик! Итак, работай, работай, никто не сделает этого за тебя!
Однажды она пришла в школу и, крадучись, с сапожками в руках, легко взбежала на второй этаж, чтобы посмотреть, как к дверям здания подойдет В-нс. Дождалась и пронаблюдала, как натянулась в ней «веревка боли» при появлении его силуэта на светлом снегу. Что в этой «веревке»? Страх — семьдесят процентов, обожание — двенадцать, эротическое влечение — четырнадцать. Убойные составляющие! Служба, самая настоящая Служба, не службишка!