Непреднамеренный, но всегда приятный повод для разговоров на такие темы давал Эдуард, любивший читать вслух. Он обладал приятным мягким басом и в свое время пользовался в обществе успехом благодаря живой, исполненной чувства передаче произведений поэтического и ораторского искусства. Теперь его привлекали другие предметы, и читал он вслух другие книги, в последнее время главным образом труды по физике, химии и технике.
При этом у него была одна черта, общая, может быть, с целым рядом людей: он не выносил, когда кто-нибудь во время чтения заглядывал ему в книгу. Прежде, когда он читал стихотворения, драмы, повести, это было естественным следствием живого желания, свойственного чтецу в такой же мере, как поэту, актеру, рассказчику, удивлять слушателей, возбуждать их ожидание паузами, держать их в напряжении; а такой эффект, конечно, нарушается, если кто-нибудь успевает забежать вперед. Поэтому Эдуард всегда садился так, чтобы никого не было за его спиною. Теперь, когда их было только трое, подобная предосторожность стала излишней; кроме того, ему уже не нужно было действовать на чувство, поражать фантазию, и он, естественно, перестал остерегаться.
Но однажды вечером, во время чтения, он вдруг заметил, что Шарлотта смотрит ему в книгу. В нем проснулась былая раздражительность, и он довольно резко ей заметил:
- Неужели нельзя раз навсегда бросить эту дурную привычку, как и многое другое, что неприятно в обществе? Когда я читаю вслух, разве это не то же самое, как если бы я рассказывал? Написанное, напечатанное заступает место моих мыслей, моих чувств,- а разве взял бы я на себя труд говорить, если бы у меня в голове или груди было устроено окошечко и тот, кому я в известной последовательности сообщаю мои мысли, с кем постепенно делюсь чувствами, всякий раз заранее знал бы, что у меня на уме? Когда кто-нибудь заглядывает в книгу, мне кажется, будто меня рвут на части.
Шарлотта, чья находчивость, испытанная и в большом свете, и в тесном кругу, выражалась в том, что она умела предотвратить всякое неприятное, резкое, даже просто слишком страстное суждение, прекратить затягивающийся разговор, а вялый поддержать, и в данном случае не утратила этой счастливой способности:
- Ты, наверно, простишь мне мой промах, если я объясни, что со мной сейчас было, Я слушала, как ты читаешь о сродстве, и тут же мне пришли на ум мои родственники, два мои двоюродные брата, которые сейчас доставляют мне много забот. Потом мое внимание опять возвратилось к чтению: я услышала, что речь идет уже о неодушевленных предметах, и заглянула к тебе в Книгу, чтобы восстановить для себя ход мыслей,
- Тебя смутило и сбило с толку сравнение,- сказал Эдуард.- Здесь говорится всего-навсего о почвах и минералах, но человек - прямой Нарцисс: всюду он рад видеть свое отражение; он точно фольга, которой готов устлать весь мир.
- Да! - продолжал капитан.- Так человек относится ко всему, что лежит вне его; своей мудростью и своей глупостью, своей волей и своим произволом он наделяет животных, растения, стихии и божества.
- Мне не хочется,- сказала Шарлотта,- отвлекать вас от темы, которой мы сейчас заняты, но не объясните ля вы мне вкратце, что здесь, собственно, разумеется под сродством.
- Постараюсь,- ответил капитан, к которому обратилась Шарлотта,разумеется, по мере моих сил и так, как меня этому учили лет десять назад и как я вычитал из книг. По-прежнему ли думают на этот счет в ученом мире, соответствует ли это новым учениям, сказать не берусь.
- Все-таки очень плохо,- сказал Эдуард,- что теперь ничему нельзя научиться на всю жизнь. Наши предки придерживались знаний, полученных в юности; нам же приходится переучиваться каждые пять лет, если мы не хотим вовсе отстать от моды.
- Мы, женщины,- сказала Шарлотта,- не вдаемся в такие тонкости; и если уж говорить откровенно, то мне, собственно, важен лишь смысл слова: ведь в обществе ничто не вызывает больших насмешек, чем неправильное употребление иностранного или ученого слова. Я хочу только знать, в каком смысле употребляется в подобных случаях это выражение. А что оно должно значить в науке - это предоставим ученым, которые, впрочем, как я могла заметить, вряд ли придут когда-нибудь к единому мнению.
- С чего бы нам начать, чтобы скорее добраться до сущности? - помолчав, спросил Эдуард капитана, а тот немного подумал и сказал:
- Если мне будет позволено начать по видимости издалека, то мы быстро достигнем цели.
- Будьте уверены, что я слушаю с полным вниманием,- сказала Шарлотта, откладывая рукоделие. И капитан начал:
- Все, что мы наблюдаем в природе, прежде всего существует в известном отношении к самому себе. Странно, может быть, говорить то, что разумеется само собою, но ведь только полностью уяснив себе известное, можно переходить к неизвестному.
- Мне кажется,- перебил Эдуард, - мы сможем и ей и себе облегчить объяснение примерами. Попробуй представить себе воду, масло, ртуть - и ты увидишь единство, взаимосвязь их частей, это единство они утрачивают только под воздействием какой-нибудь силы или при других таких же обстоятельствах. Как только последние устранены, частицы вновь соединяются.
- Бесспорно, так,- подтвердила Шарлотта.- Дождевые капли быстро сливаются в потоки, И еще в детстве, когда нам случается играть ртутью и разбивать ее на шарики, мы удивляемся тому, что они соединяются вновь.
- Здесь будет уместно,- прибавил капитан,- мимоходом упомянуть об одном существенном явлении, а именно, что это чистое, возможное только в жидком состоянии свойство решительно и неизменно обнаруживает себя шарообразной формой. Падающая дождевая капля кругла; о шариках ртути вы только что говорили сами; даже растопленный свинец, если он в своем полете успевает застыть, долетает до земли в форме шарика.
- Позвольте мне опередить вас,- сказала Шарлотта,- и, может быть, я угадаю ход вашей мысли. Подобно тому как всякий предмет стоит в отношении к самому себе, так он должен иметь отношение и к другим.
- А это отношение,- подхватил Эдуард,- в зависимости от различия веществ будет различно. Иной раз они будут встречаться как друзья и старые знакомые, быстро сближаясь и соединяясь и ничего друг в друге не меняя, как вино при смешивании с водой. Иные, напротив, будут друг другу чужды и не соединятся даже путем механического смешивания или трения; вода и масло, сболтанные вместе, все равно отделяются друг от друга.