Нашу легкую перебранку оборвал сигнал автомобиля. Послышался противный хлопающий звук и у ворот показалась знакомая серая иномарка.
— А вот и Гриня! — Бабушка тяжело поднялась. — Все, встречай жениха!
— Он мне не жених, — проворчала я, но все же улыбнулась гостю.
Водительская дверь открылась, и из машины выбрался высокий, статный парень. Наш бывший сосед стал настоящим красавчиком, но сердце мое не трогал. Больше как брат, тяжело как на мужчину смотреть на того, с кем на одном горшке сидела.
— Клавдия Никаноровна, Катюха, извините, чуть задержался, — Гриня поспешил к нам.
— Да чего извиняться, — забурчала бабуля, — не посреди леса же ночевать бросил. Бери, внучка, Кузьку и пошли. Хватит тут душу рвать!
Хмыкнув, я подняла переноску и отправилась к машине.
— А вещи? — Гриня заглянул на кухню через закрытое окно.
— Только эти на веранде, — я указала на две хозяйственные клетчатые сумки. — Остальное еще утром на «газели» отправили. Семен повез пожитки наши. Уже, наверное, там нас ждет.
— О, тогда лучше поторопиться.
Гриня схватил сумки и утащил к багажнику. Оставив их там, подбежал ко мне и учтиво открыл дверь, зная, что у меня вечно с этим проблемы были.
Не любила меня техника.
Впрочем, как и бабушку. Из всех бытовых приборов только холодильник да тостер у нас прижились. Все остальное с завидной периодичностью пыталось испустить дух.
— Забирайся, Катюша, — Гриня скользнул рукой по моей талии и на мгновение приобнял. — Дорога неблизкая. Сразу ноги вытягивай. И там сзади маленькие подушки.
— Спасибо! — Я кивнула и, смущенно отстранившись, запихала вперед себя Кузю, который принялся жалобно мяукать, будто машин отродясь не видал.
— Уймись, бес хвостатый! — рявкнула бабуля и, бойко открыв себе дверь, оказалась в салоне вперед меня. — Где тут твои подушки, милок? Куда ноги протягивать?
— Вот протягивать их, Клавдия Никаноровна, не надо, особенно в моей машине, — с жалобным видом выдал Гриня.
Я засмеялась в кулак.
— Поговори мне тут, чудо болотное, — не осталась в долгу деревенская ведьма и, обернувшись, сдернула для себя две подушки, пристраивая их к дверям.
Гриня, все так же веселясь, пошел укладывать наши сумки в багажник. Удобно устроившись, я приоткрыла переноску и нарвалась на ошалевший взгляд кота.
— Не поверишь, Кузь, сама на нервах, — шепнула ему.
Кот натурально вздохнул и обреченно уложил голову на лапы. Все отловился он мышей. Впереди только двушка на краю парка и вареная курица с котлетами.
— Кузя, — я погладила страдальца за ушком, — считай, на пенсию едешь к сытой и спокойной жизни.
— Да-да, — засмеялся Гриня, усаживаясь за руль. — Хоть окрас котят в деревне сменится, а то все черные да черные...
Кузя снова вздохнул и смиренно прикрыл глаза.
— Да не слушай ты его, — прошептала я ему на ухо. — Этаж у нас в новой квартире первый. Окно открыто. Там этих кошек по округе, ну, пруд пруди. Главное, не заблудись и домой вернись.
Кот один глаз приоткрыл и, кажется, даже повеселел.
Машина тронулась.
Мы поехали в сторону трассы. Не удержавшись, обернулась на родной дом.
— Все Катерина, то уже прошлое, — негромко проговорила бабушка, — посмотри и забудь. Того счастья, что там было, не вернешь. Оно осталось позади. Всегда смотри вперед, внучка. Важно то, что есть и будет. Только об этом стоит переживать.
Кивнув, пристроила на коленях альбом, который так и не убрала в сумку с вещами.
Глава 4
Пристроив подушечку сбоку, я бесцельно смотрела в окно. Никогда не задумывалась, а что там за пределами нашей деревни. Района. Оказалось, что совершенно ничего интересного. Все тот же лес да редкие поля.
Ничего нового.
Гриня вел машину, мельком поглядывая на меня в зеркало. Не скажу, что мне было приятно его внимание. Смущало.
Да, я знала, что нравлюсь ему, но не более.
Не было между нами влечения. Не было и настоящего интереса. Хотя, может, это только с моей стороны, а в его голове иные мысли.
Гриня, снова взглянул на меня и подмигнул. Почувствовав неловкость, я отвернулась.
Бабушка задремала и смешно клевала носом. Кузя, выбравшись из переноски, вскарабкался на нее сверху и, скрутившись калачиком, уснул. Правда, черные ушки постоянно подрагивали. Слушает, проныра, что происходит вокруг.
Зевнув, я прислонилась лбом к стеклу. Скучно и муторно. Неопределенность давила.
Сколько раз я хотела отменить весь этот переезд! Сказать бабушке, что мы и дальше будем жить в деревне. Что все останется, как прежде. Но... Во мне говорила трусость, умом-то я понимала, что будущего у нас там не было.