Марии удается не отставать от меня, и, когда я, укрывшись, врезаюсь плечом в кирпичную стену, она оказывается прямо за мной.
— Ты в порядке, детка?
— Да. Я не отстаю. Делай свое дело.
Я выглядываю из-за угла и, не увидев Павловича, двигаюсь вперед, подняв руки с оружием в каждой руке.
Движение на небольшом холме за отелем привлекает мое внимание, и я снова перехожу на бег, догоняя Павловича.
Перебегая тихую улицу в жилом районе, ублюдок прячется за деревом.
Мы с Марией укрываемся за низкой стеной дома на углу.
— Долго же ты, — слышу я крик Павловича.
Я делаю глубокий вдох, прежде чем ответить:
— Хороший ход, используя Кастрати в качестве приманки.
— Спасибо. Я думал, тебе это понравится.
Я выглядываю из-за края стены и вижу только, как голова Павловича на секунду высовывается из-за дерева.
Желая получить ответы на многие вопросы, которые у меня есть, я спрашиваю:
— Зачем нападать на Европу, если у тебя нет армии, чтобы управлять ею?
— Я не хочу Европу. — Наступает минутное молчание. — Мне нужна только твоя жизнь.
Я хмуро смотрю на Марию, которая выглядит чертовски растерянной.
— Может быть, ты убил кого-то из его близких?
— Да хрен его знает, — бормочу я.
Затем Павлович кричит:
— Ты убил моего отца шесть лет назад.
— Я убил много людей, — говорю я, поднимаясь на ноги, решив покончить с этой гребаной игрой в кошки-мышки.
— Лука, — шипит Мария, затем она встает, направляя свое оружие на дерево.
— Зачем скрываться так долго, только для того, чтобы сегодня выдать свое положение?
— Я хотел, чтобы ты нашел меня, иначе ты бы до сих пор ни хрена не понял, где я, — усмехается он. — Я хочу встретиться с тобой лицом к лицу, чтобы отомстить. — Павлович быстро выглядывает из-за дерева.
— Что ж, тебе чертовски не повезло. — Направив ствол моего пистолета на дерево, я говорю: — Сегодня ты присоединишься к своему отцу.
Павлович выскакивает из-за дерева, и затем между нами раздается чертова тонна выстрелов.
Пули сотрясают его тело, и он падает на колени, изо рта у него в кашле хлещет кровь. Я продолжаю целиться в него, подходя ближе.
На лице Павловича расплывается улыбка.
— Я уйду не один.
Слишком поздно я вижу в его руке взрывное устройство.
Это не бронежилет.
Христос.
Я разворачиваюсь и бегу за Марией, крича:
— Ложись, детка! Ложись.
— Лука! — кричит она, бросаясь ко мне.
Волна жара ударяет мне в спину, когда я хватаюсь за Марию и ныряю с ней через низкую стену. Секунда. Это все, что у меня есть, прежде чем повсюду разлетаются обломки, кирпичи из стены врезаются в меня.
Я накрываю Марию, не сразу чувствуя боль.
Шипящий звук наполняет мои уши, и, дезориентированный, я поднимаю голову, оглядываясь вокруг, когда на нас дождем сыплются горящие листья и кора.
Я поднимаюсь, движение сотрясает мое тело. Такое ощущение, что мою спину разорвали в клочья.
Не думая о себе, я обыскиваю тело моей жены в поисках каких-либо ран. Когда я уверен, что с ней все в порядке, сажусь на задницу, глубоко вдыхая.
Люди выходят из своих домов, хозяин дома, где мы укрылись, смотрит на нас широко раскрытыми глазами.
Мария издает потрясенный взрыв смеха, качает головой, затем фокусирует взгляд на мне. Ее губы приоткрываются, из нее вырывается вздох.
Она вскакивает и приседает позади меня.
— Иисус. Иисус. Иисус.
— Я в порядке. — У меня чертовски болит спина.
— Бронежилет был разорван в клочья, — говорит она мне, прежде чем начать снимать его с моего торса. Я чувствую, как ее рука скользит по моей спине, затем ее руки обвиваются вокруг меня, и она прижимается лицом к моему затылку.
Я воспринимаю это как хороший знак. Если бы я был сильно ранен, она бы прямо сейчас кричала мне в затылок.
Поднимаясь на ноги, я стону, почти уверенный, что сила взрыва сломала одно или два ребра.
— Давай, детка, нам нужно двигаться.
Мария оглядывает нас, затем быстро подбирает наше оружие, прежде чем приклеиться ко мне.
Как ни в чем не бывало, мы уходим с места происшествия.
— Полагаю, это означает, что мы не сможем снова приехать в Нидерланды, — бормочет она, оглядываясь через плечо.
— Нет, я заплачу паре человек, чтобы они это скрыли.
— О, хорошо. Я еще многое хотела увидеть.
Я хихикаю, затем вздрагиваю.
— Я видела это! — Она начинает осматривать меня, пока мы спускаемся с холма.
— Кажется, я сломал ребро. Или два.
Она задирает мою рубашку, убеждаясь, что я не ранен, прежде чем сказать:
— В остальном ты чувствуешь себя хорошо?
— Да, только ушибся. — Когда мы подходим к внедорожнику, я спрашиваю. — Как тебе твой медовый месяц?