на короткие сроки секунд
то исчезнут,
то в беге кометном
снова небо хвостом рассекут.
Многоцветные,
станут в полнеба,
кружевным полукружьем горя...
Этих красок хватило вполне бы
для горящих лесов сентября.
Чтоб светлей тосковать о России,
чтоб усталость и боль превозмочь,
чтобы долгую ночь пересилить,
если даже полярная ночь.
* * *
Ночь и снег.
Окно, как негатив.
Вьюга бьётся в запертые двери.
Спит рояль.
В нем навсегда затерян
нас когда-то сблизивший мотив.
Много лет
ненужно одинок —
нет, не ради
собственной причуды, —
на твои знакомые прелюды
я, как путник,
шёл на огонёк.
Мне и до сих пор
они близки,
звуки догорающего скерцо.
Чьё теперь
опутывают сердце
лёгкой паутинкою тоски?
Ночь в снегу.
И прошлое в снегу.
На висках
лежит печальный иней.
Но твоё застенчивое имя
я, как сказку детства, берегу.
* * *
Шмели, приникшие к репьям,
гроза шальная —
в три раската.
И ты опять как будто пьян,
как было в юности когда-то.
Хмельные запахи цветов
несёт черёмуховый холод.
С улыбкой думаешь о том,
что был и ты когда-то молод.
Гроза рванёт из-за угла.
Дрожит под ветром
мокрый вереск...
И то, что молодость ушла,
ты понимаешь,
но не веришь.
* * *
Был горизонт
натянут, как струна,
сушились ветром выгнутые сети,
и щебетала галька побережья
на птичьем,
непонятном языке.
И водоросли, выползшие ночью
на скользкий берег из седых глубин,
полуживые, едко пахли йодом.
Прозрачность утра
достигала дна,
открыв его подробности для глаза,
и каждая песчинка
в свете солнца
вдруг вспыхивала коротко и ярко,
как только что открытая звезда.
Я поднял камень,
плоский и солёный,
покрытый смугло-синей акварелью,
под цвет воды
и тех неясных далей,
куда уйдут под вечер корабли.
Был горизонт
натянут как струна,
едва-едва дышал солёный ветер...
Все это было в двух коротких строчках,
которые я потерял во сне.
ПРОЩАНИЕ С ЛЕТОМ
Волга ночью качает
волны валуны,
и дрожат
голубые дорожки луны.
Ты — над чёрною кромкой,
губу прикусив,
и оттиснут в воде
звёзд холодный курсив.
Что он значит?
Что ветры обрушились зло.
Это сиверко дует,
это лето прошло.
Слышишь?
Кончилось лето.
Подними воротник!
Полночь плещет в лицо,
как холодный родник.
Только полночь ли?
Может, не полночь виной?
Просто юность
прощается нынче со мной.
Что ж, прощай.
Больше вместе нам
быть не дано,
но друзьями
останемся мы всё равно!
Всё равно
я узнаю тебя поутру
в крике птиц
в двухсотлетнем бору.
В смехе сына,
в отчаянном запахе трав,
в ровном ритме колёс...
Может быть, я не прав?
Все, как в юности:
Волга, волны валуны,
синеватая долька луны.
* * *
У жизни строгий есть закон,
такой её и принимайте:
для жизни
нет черновиков,
она — в одном лишь варианте.
Ошибок, сделанных вчера,
и отступления от правил
не можешь росчерком пера
ни зачеркнуть ты,
ни исправить.
Солгал, кому-то не помог,
обидел друга —
всё осталось.
Пройдя по тысячам дорог,
оно отыщет нас под старость.
Найдёт, напомнит, уличит
во всем забытом и далёком.
И горький голос
прозвучит
незаживаемых упрёков.
А я черкаю и крою,
чтобы по-новому звучало.
И верю:
можно жизнь свою
и в пятьдесят
начать сначала.
* * *
Видно, все мы,
с Волги или Тускари,
с Дона или Северной Двины,
в наши реки —
медленные русские —
до сердечной боли влюблены.
Перекаты,
плёсы да излучины
да лесов заречный окаём
до мельчайшей чёрточки