В саду красоты отвернешься от розы на миг —
И места, где только что были цветы, — не найти.
Подруге, вернувшейся к другу, будь другом, Бабур, Иначе подруг средь мирской суеты не найти.
99
Оставь поученья, умник, реченья твои пусты, Они безумному сердцу противны до тошноты.
Пускай мое сердце глупо, зато не найдется в нем
Тупого самодовольства — отвратной твоей черты.
Мне горечью щиплет нёбо твоей болтовни питье, Слова твои, увещеватель, отравою налиты.
Ведь локоном цвета амбры я связан теперь навек, Так что мне любые оковы — я сам в цепях красоты!
Есть много нищих на свете, но все-таки нет у них
Царя бродяг и скитальцев такого, Бабур, как ты.
Как все горести мира в душе умещаются малой?
Чем под грузом их гнуться, уж лучше б я умер, пожалуй.
Стоны — песни мои, сотрапезники — горе и мука, И кровавые слезы — вино... Вот так пир небывалый!
Не виновен я в том, что бесчестным соперником сломлен, —
Так нередко свинец разрушает алмазов кристаллы.
Я не знал, что, влюбившись, утрачу и разум и душу.
Что любовь к луноликой подобные беды скрывала.
Кровь Бабура зажглась, когда очи узрели красавиц, Кровью плачу теперь — так за это судьба покарала!
101
Я гурию вдруг увидал пред собой И вмиг был охвачен любовью слепой.
Любой из живущих желаньем томим — Изжил я желанья в разлуке тупой.
Быть может, во сне я б увидел тебя, Но сон от меня удалился с тобой.
Я косы твои вспоминаю всю ночь, Пока не приходит рассвет голубой.
О, если б ты стала к Бабуру добрей, Уж очень страдалец обижен судьбой!
102
Меня лишили сердца косы, бровей черненых свод, Не знаю целый день покоя, а ночью сон нейдет.
Куда лицо ни обращаю — идет навстречу скорбь, Куда стопы ни направляю — печаль не отстает.
Еще кто в мире столько горя и столько мук терпел, Так мало радостей изведал, так много знал забот?
Испепелили сердце, душу преобразили в пар
Разлука с этой солнцеликой и тяжких бедствий гнет.
Свои смертельные страданья ты от людей таи,
Смотри, Бабур: ты горько плачешь, а их лишь смех берет.
103
Вручив ей сердце, я думал: хозяйка ему нашлась, Не знал я, что этой пери я буду в тягость не раз.
Сто бедствий принес безумцу подобный самшиту стан.
Аллах! Значит, жди несчастий, на путь любви
становясь?!
Ее презренье лукавством считал я, но понял вдруг: Она гнушается мною, над бедным глупцом глумясь.
В любви лишь смерть моя — щит мой, ведь пери сама — палач,
Ее глаза кровожадны, слова убивают вас.
Прелестницы крепко держат сердца влюбленных слепцов, Найдешь владычицу сердца — и сердце в плену тотчас.
От ветреницы вероломной зачем столько мук терпеть?
Бабур, ведь таких, как эта, красавиц много у нас.
104
Не расспрашивай, друг, что со мной, ибо стал я слабей: Плоть слабее души, а душа моя плоти больней.
Сам не свой — как главу за главой повесть мук изложу?
Этот груз мой живой ста железных цепей тяжелей!
В опьяненье всю жизнь пребываешь ты, сердце, как жаль! Но отныне, прошу тебя, будь хоть немного трезвей.
Хочешь цели достичь — от беспечного сна пробудись, Тот, кто бодрствует больше, — удачливей в жизни своей.
О товарищ, ты знаешь — заботы мне смертью грозят, И вернее, чем ты, сопечальника нет средь людей.
Видно, нет исцеленья страданьям твоим, о Бабур:
Как не лечат тебя — твой недуг все больней, все сильней.
105
Не требуй от жителей мира сего хорошего:
Кто сам нехорош — не жди от того хорошего.
Дурное лишь в сердце вселяют сердец владычицы, Не прожил я с ними и дня одного хорошего.
О сердце, в хорошем ты столько плохого видело, Так что ж от плохого ты ждешь лишь всего хорошего?
Оказывай людям добро — нет завиднее памяти, Коль скажут: «Мир много узнал от него хорошего!»
Бабур, на добро не способен род человеческий, Не требуй от жителей мира сего хорошего.
106
Где стан ее, брови, лицо в кудрях?
Как быть? Я остался один впотьмах.
Я ждал не дождался, а ночь длинна, И я заблудился в чужих краях.
Два локона черных, уста и стан —
Души моей гибель, для сердца — крах.
Зовешь ли меня ты, иль гонишь прочь, Молчу — мое сердце в твоих руках.
Ведь кроме подруги — в моих делах Осведомлен только один аллах.
Ох, как бы твой огненный вздох, Бабур, Людей не спалил невзначай во прах!
107
Красавица, увы, опять зажгла меня,
Пылаю перед ней — живая головня,
Сама ж она — свой взор едва в меня метнула