Где же приют сердцу найти? Ехать в какую мне даль?
Пьяный вертеп, божий ли дом — все предо мной на замке.
Здесь постучусь, там постучусь — разве бездомного жаль?
В мире земном что мне сказать жалкой породе людской? Слушать их речь? Но человек — или невежда, иль враль.
Что тебя ждет в мире земном, лучше, Бабур, не гадай! Что суждено, то суждено! А в размышленьях — печаль!
16
Я томлюсь, зачарован твоим разноцветным платком, Душ томящихся нити, наверное, собраны в нем.
К розам щек он порой приникает, и не потому ль Он зовется «сплетающим розы» и «роз цветником»?
Он с лужайкою схож, что фиалками сплошь заросла, Где колючек лишенные розы теснятся кругом.
Сотням — скорбь, сотням тысяч — безумье принес твой платок,
Ибо он твоих губ не однажды касался тайком.
О подруга, к мечу привяжи свой платок, и тогда —
Не беда, если сердце мое ты разрубишь клинком!
Будет счастлив Бабур, если даже, мелькая вдали, На него твой платок лишь повеет слегка ветерком.
17
Пусть эта любовь сулит одно лишь страданье мне, От милой не отрекусь — больней расставанье мне!
Как быть с подругой такой? Другому она верна, Неверностью отравив существованье мне.
Что странного в том, что я мгновенно безумным стал?
Ведь послано вдруг судьбой такое созданье мне.
О лекарь, немощь моя все горше от горьких слез,
Увы, даже воздух здесь стесняет дыханье мне.
Ты видишь: недуг любви таится в душе моей, И ты исцеленье дать не в состоянье мне.
Возлюбленного выбирать подруга сама вольна, Сердиться в конце-концов нет основанья мне.
Бабур, ты во все глаза глядишь на ее тропу:
О, если бы хоть одно досталось свиданье мне!
О, если и в день свиданья я сломлен судьбой моей, Не диво, что ночь разлуки мне смерти самой страшней.
И радуясь, помни, сердце, что кудри ее черны, Ты черных ночей разлуки бойся в дни встречи с ней.
Ты в пасти дракона, помни; с опаской всегда смотри
На ямочку подбородка — колодца казни грозней.
Ведь если забыт тобою бутон этих алых губ, От раны какой кровавой ты стала розы красней?
Наверное, весть от милой подобна чуду Исы:
Душа возвратилась в тело, что мучалось столько дней.
Не родинки под кудрями пленяют тебя, Бабур:
То зерна в силке для поимки птицы души твоей.
19
К чему мне райский кипарис, когда твой стан передо мною?
Что с гиацинтом делать мне, плененному кудрей волною?
Кто станет воду Хызра пить, когда уста твои так близки, И кто Мессии речь сравнит с твоей беседою живою?
Придя к влюбленному, его предметом зависти ты сделай, Как возбуждаешь зависть ты в подругах, славных
красотою.
На шумных пиршествах, в толпе, вдали от нас ты веселишься.
Но, радости вкушая хмель, — и нас ты вспоминай порою.
Что мне людских насмешек яд — ведь есть услада уст любимых,
Чья влага может оживить плоть, разлученную с душою?!
В любви позора не страшись. Чтоб зваться истинным влюбленным,
И честью ты пренебреги, и доброй славой, и молвою!
Бабур, ты, словно соловей, нашел приют у этой розы, Так пой же, если ты избрал себе пристанище такое!
20
Избавился от мира я: мне смертный сон послал творец.
Когда соскучитесь, друзья, я вам приснюсь, ваш друг-певец.
Подвижничество, распри, труд — какая это суета! Какой бы ни была судьба — у жизни есть один конец.
Сей измельчавший, бренный мир, пойми, не стоит наших слез,
Утрату жалких благ земных оплакивает лишь глупец.
О сердце, кто еще в наш век, как я, испытан мерой мук, И так измучено, как ты, какое из людских сердец?
Ни на мгновенье, о Бабур, не отдыхал ты от людей;
Умру — тогда я, может быть, от них избавлюсь наконец.
Эй, кравчий, шевелись живей! Всю эту ночь, не затихая, Пусть влагой пламенной твоей кипит пирушка озорная.
Подай нам чистого вина, ведь полночь лунная ясна, Сияй, лучистая луна, будь радостной, душа хмельная!
Забудь о горестях земли, веселья келью насели, Сердца друзей возвесели звучаньем чанга, пеньем ная.
Все громче пьяный шум и смех, остановиться, право,
грех:
Всех напои, свали нас всех, за чашей чашу подавая!
Но оглянись, Бабур, вокруг: где твой доброжелатель,
друг?
Где тучка вешняя, что вдруг могла б, как ты, всплакнуть, вздыхая?
22
Того, кто месяцы и годы скорбит, чей горек путь, Ни Новый год, ни праздник долгий не веселит ничуть.
Когда ты вынужден из чаши судьбы лишь кровь глотать, Хоть осуши Джамшида чашу — услады не вернуть.
Не говори мне, собеседник: «Твоя страна», «Твой друг», Пойми — мне чужды люди мира, враждебна мира суть.