***
Месяц тает, пряча острые рога…
Эх, вы росы — голубые жемчуга —
Я бегу, бегу в ласкающую синь,
Ты, тоска, девчонку шалую покинь!
И шаги мои проворные легки,
След чуть виден вдоль сверкающей реки.
Здесь себе на щеки алые плесну,
Помолюсь на лес зеленый и весну.
Отлетит в поля неведомая грусть.
Я без гребня золотого обойдусь.
Пьяный ветер, залетевший на утес,
Мне коронкою уложит пряди кос.
А потом споет мне бархатная рожь,
Что сегодня ты, наверное, придешь…
Набросок
Легкий шаг мой никто не слышит,
По кошачьему тает бег…
Прошлогодней травою вышит
Неглубокий колючий снег.
И хоть тучи спустились ниже,
Ближе мнится лазурный рай…
Ветер жадно по крышам лижет
Ледяной и звенящий край.
И в объятьи зимы незримом
Кто-то плачет от злой тоски,
Губы нежит мне белым дымом
И целует огнем виски.
Неизмерны мои потери,
Грез своих не могу забыть…
И поверив, хочу не верить,
И любя, не хочу любить…
***
Погасла в сердце сила,
Душа полна укора:
Я, как княжна Людмила
В плену у Черномора.
Гляжу я на дорогу,
Поднявшись утром рано,
И жду напевов рога
Влюбленного Руслана.
Пылится где-то дымка
Там в далях паутинных,
И шапка-невидимка
Спадает с кос змеиных.
Звенит у стен рапира,
Я плачу и гадаю
На пылкого Ратмира,
Фарлафа и Рагдая.
Пришлец уверен в силе,
И бой горит задором,
Но все, кто приходили,
Убиты Черномором.
Томит меня кручина,
Больней и глубже рана.
Гляжу на путь пустынный,
И нет, и нет Руслана…
***
Пруд зарос изумрудной ватой
И не видит небесных риз,
Сбоку белые пятна статуй
Взоры клонят печально вниз…
Под стеклянной водою ивы
Дышат влажной холодной мглой…
Там, на дне, я проснусь красивой,
Остроглазой и очень злой.
Возвратится былая сила,
А из сердца уйдет тоска…
Ночь вчера для меня стелила
Голубые ковры песка.
Изогнувшись шатром колючим,
Сосны шлют мне прощальный зной…
Ты, который меня измучил,
Скоро будешь опять со мной.
Я тебе уготовлю муку,
Под заснувший откос маня…
Только сам не кляни разлуку,
Только сам не зови меня.
И не смей говорить ни слова
У стены моему плющу,
Я боюсь, что за это снова,
Как ребенка, тебя прощу.
***
Есть скала из гладкого камня,
А на ней твой дворец хрустальный.
Ждут мена там покорные слуги,
И награда, я счастье, и отдых.
Я сейчас стою у подножья
И гляжу на балконы я окна.
Жду я белого знака, который
Даст мне веру в мое достиженье.
И когда ты пошлешь мне улыбку,
Помахавши платком из-за стекол,
Помолюсь я на синие дали
И спокойно примусь за работу.
Много высеку в камне ступеней,
Много лестниц сплету из веревок,
А где будут веревки некрепки,
Там помогут мне черные косы.
И когда я достигну вершины,
Станет вдруг мне обидно и больно,
Что по этой готовой дороге
Все проникнут в твой замок хрустальный.
И взглянувши на двери и окна,
Что мне слуги откроют навстречу,
Я останусь у выступа кручи
Сторожить мое белое счастье…
Ну, довольно. Прошу Вас, напишите мне, есть ли прогресс? Ахматову я давно забросила — не удовлетворяет, а своего еще не нашла, да и не найду, вероятно. Цветаеву — не понимаю совершенно… Пишите, не забывайте.
Алла Штейгер
Никому, никому моих стихов не показывайте.
2.
Милый Вадим, очень была рада получить Ваше письмо после такого долгого молчания; Анатолий мне, конечно, ничего не объяснил, и я даже, по правде сказать, была обижена на Вас. Ну, да инцидент исчерпан, значит, ворчать больше нечего… Скука у нас в Тржебове ужасная, от нечего делать даже занимаюсь, и пока хоть с этой стороны асе обстоит благополучно. Пишу много, но никому не показываю, потому что вряд ли это вообще кому-нибудь интересно, читаю все, что возможно достать в Тржебове, и жду чего-то впереди вопреки всякой логике. Я слишком хорошо сознаю, Вадим, что из моего писательства вряд ли получится что-нибудь путное. Бог с ним, не с этой стороны должно придти счастье. А не писать не могу — привыкла. Вот Вам мое последнее творчество, покритикуйте как следует и вполне искренно.
***
В неделе семь ненужных жутких дней,
В неделе семь мучительных ночей.
Со стороны мне сделалось видней,
Что ты не мой, да и вообще ничей.
Мне одинаково прискучили давно
И мрак, и свет, и солнце, и луна…
Не закрываю в сумерки окно
И никогда не остаюсь одна.
Мои глаза все так же велики,
Упрям бровей ликующий разлет.
И кто моей отведает тоски,
Потом о счастьи больше не поет…
Плывут часы, и жуток их прибой,
И, блеклый шлейф прошедшего влача,
Не знаю, что мне выдумать с собой.
Ведь я, как ты, теперь уже ничья.
3.
***
По воле черта или Бога
Забралась я теперь в снега.
И я прошу об очень многом
Вас, покровитель очага.
Семья составлена кошмарно,
Мне очень тяжкий жребий дан,
Ведь мой супруг — король полярный [1],
А я — принцесса южных стран.
Различны мы диаметрально,
Дорога общая узка.
Хоть эта и оригинально,
Но ведь порой возьмет тоска.
В квартире — севера сиянье,
И солнца блеск, и вой пурги.
И снежной бури завыванье,
Песков шуршанье, шум тайги.
Люблю его и им любима,
Но вывод мой правдив и прям:
Мне непокорен часто Дима,
Ревнив, насмешлив и упрям.
Живем в морозно-жарком стиле,
Никто так никогда не жил.
Прошу Вас, чтобы Вы следили
За ним по мере Ваших сил,
Чтоб не зубрил и спал спокойно,
Чтобы везде не флиртовал,
Чтоб, посетивши климат знойный,
Полярный принц не захворал.
Но я писать уже устала.
Надеюсь получить ответ.
Пока всех благ. Принцесса Алла.
P. S. Королю привет.
вернуться
и пажа навеяна сказкой Х.К. Андерсена «Снежная Игра в «принца страны полярной», принцессу, короля королева» (1844). (См.: Головина А. С Вилла «Надежды». Стихи. Рассказы. М., 1992. С.275 — 2816 314 — 322 и свидетельство Ирины Соколовой о любви А.Головиной к сказкам и Андерсену (там же, с. 3S4). «Принц страны полярной» выведен под фамилией Загжевский в одноименном рассказе А.Головиной (Головина А. Загжевский// Опыты. 1953. № 1. C.53 — 64: Головина А.С. Вилла «Надежда». С. 266 — 281) и других главах романа «Необыкновенная гимназия».