P. S. Если бы была у Вас книжка-учебник по русской истории — это нам тоже бы ужасно было нужно[93].
Марта Яковлевна[94] Вам очень кланяется…[95]
Письмо из Берна в Прагу. На почтовом штемпеле — 7.IX.1938. К письму приложены тексты стихотворений «Со всею преданностью старой..». «Теченье городской реки..», «На севере венки из жести…».
21.
17.11.1939
Дорогой Альфред Людвигович, я Вам не писала целую вечность по «целому ряду причин», из которых главной была моя долгая болезнь весной-летом и связанное с ней настроение. Я никогда не была такой пассивной, никогда так мало не работала, как в этом году, — никогда не имела такого большого литературного успеха. Дело в том, что за прошлую осень я написала очень много стихов и кое-что зимой, это все постепенно печаталось и создавало впечатление «буйного роста». Кроме того, появилась проза[96] которая доставила мне успех уже совсем неожиданный и в печати единодушный.
Из частных отзывов меня порадовали Бицилли[97] и Сирин. Разумеется, нельзя терять времени, несмотря ни на что. В середине лета я пережила очень тяжело незаменимую потерю Ходасевича[98] и отъезд Цветаевой, почти тождественный ее смерти. Эти двое так или иначе были постоянными моими друзьями. Марина поехала на гибель. Говорить подробнее трудно. Не могу привести Вам и ее экспромта из четырех строк, раздирающего по фатальности и провидению[99]. Да и вся ее жизнь… Я хорошо ее знала и когда-нибудь много о ней напишу[100]. Сейчас я более или менее надолго поселилась в Берне около сына, лето я провела тут же, но весь октябрь отсутствовала, так как уезжала повидаться с Сашей и взять теплые вещи. Я повидала тех, кто остался. Все то, что существовало еще, развалилось с легкостью. Исключения остались таковыми же. Сирин работает (я у него была), Фельзен[101] работает, Руднев не унывает, многие уехали в разные места. Муся Долгорукая ищет работы. Штейгер сейчас в Берне и недурно зарабатывает, меня презирает в общем неизвестно почему и подает идиотские литературные советы, которым следовать грех. Я пишу много и ежедневно, кроме того подыскиваю небольшого хотя бы по силам подсобного заработка. Здоровье мое наладилось. Равновесие существует. Теперь я обращаюсь к Вам с огромной просьбой: нельзя мне с Вами и пражанами наладить переписку, я никогда никого не забывала, никого не предавала и всюду родные пенаты «Скита» отстаивала. Но письма писать не умею. А теперь здесь в глуши и тиши при порядочной отрезанности от остального мира мне бы так хотелось узнать, что делаете Вы. Ваша семья, Машенька Мансветова(!)[102], Чегринцева, Женечка, Вадим. Сведения ко мне, конечно, поступали все время, но о творчестве слыхала мало. Жив ли вообще «Скит»? Я посылаю всем мой самый сердечный привет и от лица Саши тоже. Очень жалею, что здесь во всем городе нет ни одной русской пишущей машинки, чтобы я могла прислать Вам свои новые рассказы и стихи «для отзыва». Если Вас что-либо интересует в жизни и настроениях наших писателей, запросите — я в курсе дел. Ходасевича я видела в последний раз месяца за 2 1/2 до смерти, мы сидели рядом на одном банкете. Потом оба заболели, я послала ему розы, он мне «Некрополь»[103]. Это было ужасно печально. Нежный привет Вами Вашей семье и всем. Мой сын кланяется низко. Ему, как ни странно. 10 лет уже, и он похож на меня. Мы в прекрасных отношениях.
Недатированное письмо из Берна в Прагу.
22.
Дорогой Альфред Людвигович, я была очень счастлива получить Ваше письмо и узнать, что вы все благополучны. У нас тут тоже не сладко: я ничего не зарабатываю, хотя все еще надеюсь устроиться, бублика скучна и сварлива, почта ходит медленно и проч. Штейгер всё меня томит, убеждая бросить писать стихи и понося совершенно открыто мое творчество, на прозу же он меня толкает, но считает мои рассказы не более как занимательным чтением. И это единственный собеседник, имеющий отношение к литературе. Так как я очень впечатлительна и действительно почти нуждаюсь в одобрении, чтобы писать, то стихи я пока забросила и засела за два больших цикла рассказов. К тому же, мой стихотворный сборник уже составлен и отпечатан на машинке и просмотрен Ходасевичем с пометками на волях его рукой, и, честное слово, там попадается «очень хорошо».
Я не жалею, что мой сборник сейчас не вышел, так как, во всяком случае, теперь бы он прошел незамеченным, а при первой возможности очередь за мной, что заверено Фондаминским. К тому же у меня есть время его дополнять и исправлять, так что не вечно же мне находиться под гипнозом Штейгера. Дорогой Альфред Людвигович, я не понимаю, как теперь можно бросить писать. Когда очень одиноко и безнадежно, это — единственная здоровая возможная реакция. Я работаю ежедневно по несколько часов и с удивляющим меня упорством.
Я знаю, что пишут: Сирин, Фельзен, Емельянов[104] — поэты, действительно, не пишут, кроме Штейгера (побывавшего летом в Кишиневе и воспевающего Валь и Пантелеев по-моему, игра в пейзан) и Мандельштама[105], который всегда готов рифмовать актуальность. Кнута[106] я видела в октябре, когда он приезжал в отпуск. Ладинский[107] по-прежнему в редакции, но похудел вдвое, занят редакторскими интригами, жалуется, пишет плохие рассказы, обкрадывая Чехова текстуально, и какая неожиданная бедность выдумки в прозе! Кажется, я Вам писала, что познакомилась с Тувимом, он производит прекрасное впечатление, но сразу слишком доверчиво отнесся к метафизической атмосфере /нрзб./ болтовни. Неожиданно возникает полулитературная газетка (6 страниц), и у меня уже взяли рассказы. Как жаль, что у меня нет возможности навестить Прагу (все же надеюсь, что однажды это случится) культивировать нашу прежнюю «бодрость и оптимизм», т. е. работоспособность. Если сейчас и не пишутся самые лучшие книги, то во всяком случае вынашиваются. Перечитываю Бабеля[108], очень нравится. Перечитываю Блока — великолепно. Вашу последнюю книгу[109] не читала и не знаю, о чем она. Можно ли прислать? Мой сын Ваши книги получил с огромным опозданием и даже уже изучил русскую историю. Пишет он по-русски мерзко, но читает очень хорошо и любит Пушкина и Гоголя. Я Вам бесконечно благодарна за эту помощь, ибо книг всегда не хватает. Пишу о русских детях и сама огорчаюсь печальной картине, которая получается. Возможно, что меня издадут в Софии (проза). Одна книга посвящается моей первой любви, о которой не будет сказано приблизительно ни одного слова. Книга будет содержать ряд очерков из жизни русской гимназии в Моравской Тршебове, и проблематично называю ее — «Загжевский»[110]. Написано штук семь очерков. И будет еще не менее 20-ти. Не знаете ли Вы адреса Камневых[111] и Каткова? Я бы хотела поздравить всех на праздники. Александр Сергеевич пишет мне. как всегда, мало, но работает, бодр и ждет вызова[112].
У нас тут лютый холод, и сын мечтает о коньках и санях. Пишите мне. пожалуйста, я Вас очень люблю, всегда Вам благодарна и всегда помню. Сердечный привет Вашим.
Алла Головина
Посылаю стихи, но не помню, не делаю ли это второй раз. Посылаю на письме Вашим дочкам хорошую марку…[113]
Недатированное письмо из Берна в Прагу. На почтовом штемпеле — 11 — XII 1939.
23.
Воистину Воскресе, дорогой Альфред Людвигович, я на днях вернулась в Берн, где поджидала меня Ваша открытка, которая меня очень порадовала. Увы, из нее я поняла все же только то, что Вы меня помните, так как весь текст был закрыт штемпелями и я ничего не смогла прочесть. Пожалуйста. Напишите мне на машинке следующий раз. Я так всегда поджидаю Ваших писем, и их так трудно читать, если написаны они от руки — многое разобрать не могу. Саша, Муся Долгорукая, Тамара, Митя[1114] Вам очень кланяются. Книга «Наедине»[115] у меня не здесь — я очень сожалею, что не могу Вам ее послать. Набоков уезжает с семьей в Америку[116]. Тамара живет за городом и очень много работает на огороде. Многие поуезжали и продолжают уезжать.
93
Отвечая Головиной А.Л. Бем писал: «Прага, 21 сент. 38. Дорогая Алла Сергеевна, одновременно с этим письмом посылаю бандеролью две книжки: хрестоматию и учебник русской истории. Мне удалось их только вчера получить через букиниста. Письму Вашему очень обрадовался. Сейчас писать очень трудно. После трагедии, пережитой у себя дома. На родине. Эта новая трагедия народа. С которым связана жизнь последних лет, переживается не менее остро. Привет Александру Сергеевичу. Очень тронула приписка Сережи. Будьте здоровы и благополучны. Боюсь, что для нас настукает очень трудное время. Храни Вас Бог. А. Бем» (И.В. Баканова (Музейный центр Рос. гос. гуманитарного университета, Москва). «Вам, Марина. Мы тут не судьи…» (Об архиве Аллы Головиной) // А.С. Пушкин — М.И. Цветаева. Седьмая цветаевская международная научно-тематическая конференция (9-11 октября 1999 года). Сборник докладов. М.б 2000. с. 352.
94
Остзейская немка Марта Яковлевна Ульберг была гувернанткой в семье Штейгеров еще в царской России, а затем вместе с матерью А.С.Головиной воспитывала ее сына Сергея.
95
В конце письма приписка: «Привет вам и всей вашей семье. Ваш Сергей Головин. И «Скиту».
96
Головина А. Два рассказа: Чужие дети. Вилла Надежда // Современные записки. 1939. Т.68. С. 114 — 124.
99
М.И. Цветаева выехала из Гавра пароходом 12.6.1939 г. Речь идет о восьмистишии (5.6.1939 г.) (См.: Цветаева М. Собр. соч. В 7 томах. Т. 7. С. 363).
101
Фельзен Юрий 9наст. фам. И имя — Фрейденштейн Николай Бернгардович, 1895–1943) — прозаик; с 1918 г. — в эмиграции.
102
Восклицательный знак показывает, что А.С. Головиной уже было известно о браке М.А. Толстой с В.Ф. Мансветовым, заключенном 6 июня 1939 г.
106
Кнут Довил (Фиксман Давид Миронович: 1900. Оргеев близ Кишинева — 14 февраля 1955. Тель-Авив) — русский поэт. С 1920 г. жил в Париже. В 1922 г. стал инициатором возникновения литературной группы «Палата поэтов*. в 1925 г. вступил в Союз молодых поэтов и писателей. Создатель еврейского движения внутри французского антифашистского Сопротивления (Еврейская армия. Еврейская боеввя организация), В 1949 г. переехал в Израиль. Автор поэтических сборники «Мои тысячелетия» (1925), «Вторая книга стихов» (1928), «Парижские ночи» (1932), «Насущная любовь» (1938), «Игранные стихи» (1949). См.: Писатели русского зарубежья. Т. 2. М… 1994. С. 17–22.
108
Бабель Исаак Эммануилович (1894–1941) — прозаик и драматург, незаконно репрессирован в 1939 г., погиб в заключении.
110
См.: Головина А. Ася (Глава из романа «Загжевский») // Опыты (Нью-Йорк). 1953. Кн. 1.С.53–64; Головина А. Вилла «Надежда». М., 1992. (Рассказы «Ася», «Туристы», «Загжевский», «Цирк», «Иностранцы». «Именитые гости», «Дуры», «Дети», «Аттестат зрелости».)
111
Супруги Камнев Алексей Владимирович (1897 — ?) и Камнева — Рождественская Александра Александровна — преподаватели русской реальной гимназии в г. Моравска Тршебова, члены Союза русских педагогов в Чехословакии; посещали заседания «Скита»; упоминаются в рассказах «Цирк» и «Дети» (см.: Головина А. Вилла «Надежда» М., 1992. С. 282, 292, 330 — 331).
113
К письму приложено стихотворение «Со всею преданностью старой…» (А.С. Головина, действительно, посылала его А.Л. Бему во второй раз) с припиской: «Есть и еще. Да не могу разыскать». Вверху первой страницы вверх ногами приписка: «Вашу открытку получила». К письму были приложены также фотографии поэтов А.С. Головиной, А.С. Присмановой, С.Ю. Прегель, А.С. Гингера, Ю.Б. Софиева, П.С. Ставрова.).