— Все, что ли?
Вместо ответа из могилы появляется солдат, весь забрызганный кровью, которую он пытается стереть судорожными, конвульсивными движениями. Штык у него тоже погнулся: живая плоть снова оказалась крепче стали. Стенания под землею постепенно затухают, можно уловить лишь предсмертный хрип, но и он все слабей и слабей. Надо же, наконец, покончить с этой неприятной историей — ведь у карательной команды тоже есть нервы.
— Не будем терять времени, — произносит офицер на этот раз обыкновенным, не командирским голосом, — засыпайте.
Но уже после первой лопаты происходит что-то сверхъестественное. Из-под земли, из царства мертвецов, с самого дна могилы до нас доносится отчаянный, надрывный, леденящий душу голос учителя:
— Ради бога! Ведь я живой!
Я вскакиваю и невольно склоняюсь над ямой. Он стоит полусогнувшись, держась окровавленными руками за стенки могилы, и смотрит на меня расширенными глазами, в которых и невыразимая мука, и мольба, и страх перед смертью. Я вдруг опять вспоминаю, каким он был тогда, у себя дома, — добрый, спокойный. Жена его разливала ярко-красную вишневую настойку, а сынишка тянул ко мне ручонки и, улыбаясь, лепетал: «Дядя!» Выхватываю револьвер и целюсь в учителя — единственное благодеяние, какое я могу оказать ему.
Чья-то сильная рука толкает меня, и я роняю револьвер. Это — капитан.
Пьяный и злой, стоит он за моей спиной, ударяя, хлыстом себя по голенищу, и чужим, срывающимся голосом орет:
— Хватит вам мучить людей! Быстрей засыпайте ров!
Солдаты словно только того и ждали. Глухо звенят лопаты. Земля охотно принимает в свое лоно те комья, что были из нее вынуты. Снизу теперь долетает лишь еле слышный стон: «А-а!..»
Наконец все стихает. В мгновение ока яма засыпана, взвод строится, звучит команда, и ночь уже вбирает в свою ненасытную утробу и палачей, и их жертвы.
Пистолет и скрипка
Каждый вечер молодежь строем с песнями возвращалась со строительства дороги. Парни и девушки останавливались перед зданием городского комитета Отечественного фронта. На бронзовых от загара лицах сверкали белозубые улыбки, в глазах плясали задорные огоньки. Поработали на славу, теперь можно отдохнуть и повеселиться. Строители проходили по площади стройными рядами, как на параде, потом начинались спортивные игры, песни, декламация. Заканчивалось гулянье танцами. На хоро сбегались и местные парни, и девушки, а иногда, пересилив смущение, приходили даже помачки.
Строительство было трудным и опасным: высоко в горах прокладывалась дорога, которая должна была на несколько десятков километров сократить путь до лесоразработок и послужить развитию города и окрестных сел. По вечерам строители посматривали на остроконечные вершины гор, за которыми проходила граница, и с гордостью думали о своей работе, о новой жизни, о прекрасном будущем. Лишь мысль о близкой границе омрачала сердце.
По субботам гулянье продолжалось допоздна. В этом отдаленном краю, куда редко заглядывал кто чужой, люди сами устраивали себе развлечения. Частенько наведывался сюда капитан-пограничник Дуйчев, любивший поговорить с молодежью, вместе повеселиться. Со своего орлиного гнезда в горах верхом на красивом гнедом коне он спускался, чтобы на время расстаться с деревьями и скалами, побыть среди людей. Выходец из народа, он горячо, любил свой народ и посвятил себя служению родине.
И еще кое-что заставляло его спускаться вниз. С некоторых пор его стали одолевать воспоминания. Они налетали, как рой пчел или гонимые ветром осенние листья. Хотя вихрь событий уже миновал, в памяти всплывали отдельные случаи, странные и мучительные вопросы. Его охватило беспокойство, он потерял сон. И никак не мог понять, в чем причина этой тревоги, этих сомнений. После тех славных грозовых дней прошло уже около трех лет.
Бодрые песни молодежи сменялись задумчивыми звуками скрипки. Играл чертежник из общинного управления Дико Петров. Но почему, встречая этого человека с худым, бледным лицом и несколько искривленным левым плечом, капитан Дуйчев всегда испытывал чувство смутной тревоги? Есть люди, которые хорошо запоминают имена, но с трудом сохраняют в памяти лица. Дуйчев принадлежал к их числу.
Строители любили Дико Петрова за то, что он охотно играл на скрипке, когда бы его ни попросили. Да и в городе его тоже не считали бездельником. Когда он появился в городе, как устроился в общину чертежником — этим никто не интересовался. Община нуждалась в работнике — его и взяли. Он нравился людям своей уступчивостью, готовностью оказать услугу. Жил он уединенно, а попав в приятную компанию, много пил, но не допьяна. Как-то раз капитан Дуйчев сказал ему мимоходом: