Электрический свет слишком резко, грубо, освещает сталактиты. Если бы Луна знала о пещерах, ей бы отчаянно захотелось осветить их своим серебристо-синим, нет, серебристо-золотым, или серебристо-серебряным...
Неживая белизна придает целомудренную строгость всей этой подземной панораме. Белое и серое: похоже, мы идем, околдованные пейзажем иной планеты. Мы переговариваемся на ходу, чтобы слышать друг друга и не обезуметь от такого чуда.
Когда-нибудь вблизи этой пещеры подымутся города, и сколько бы храмов там не воздвигли, сюда все равно придут мятущиеся, они спустятся в застывшее белое чрево пещеры, чтобы вернее ощутить на своем лице дыхание смерти. Их молитвы, обращенные к Богу, будут наверно самыми покаянными и самыми совершенными из всех, что были сложены. Быть может, самый великий гимн во славу Бога сойдет с этих сталактитовых алтарей и будет вложен в уста человеческие. Ощущение Божественного мне дарила лишь бездна ночного звездного неба, а теперь и вот эта, иная глубина, от которой можно лишиться чувств.
В детстве я все спрашивала у матери, что там внутри Земли, и она мне говорила: "там темно и страшно". И вот, мама, я, наконец увидела нутро земли: оно, как чрево, заполоненное огромным цветком, оно захлестнуто богатством форм и среди такой потрясающей красоты идешь, затаив дыханье.
Мы вышли из пещеры... В лицо бьет полуденная синева и глаза наши, точно у выздоравливающего человека, невольно опускаются -- еще незрячие...
Перевод Э. Брагинской
Похвала стеклу
Стекло, буддически невозмутимое, которое полнится образами, а своего собственного у него - нет. Стекло, которое вбирает в себя самые неистовые, самые алые закаты и не оставляет себе ни капли их крови. Стекло, что смывает дожди - извечные дожди и чувственную землю - и не грузнеет, не расплывается.
Стекло, которое приемлет все сущие формы и легко отдает их. Стекло с морской гладью, с темной стеной леса за окнами, которые гордятся собою, даже не подозревая о существовании стекла. Стекло бокалов, где вино мнит, что оно само по себе или чьим-то волшебством держится вот так, в воздухе, а вода видит себя вольным ручьем... Стекло, которое оберегает пламя лампы, не обжигая ее щек. Стекло, которое всегда пребывает в радости, как праведник, ибо не бывает у него ни собственных пятен, ни слез, даже когда по нему скатывается тяжелая чужая слеза. Стекло -- невинно, как Авель на земле нашей.
Стекло! Лишь тебе завидует моя душа ...
Стекло, у которого нет ни крови, ни вен, ни запястья, чтобы перерезать их.
Стекло, что услужает воде, которая жаждет остаться в ков шике наших ладоней - верных, не знающих предательства Стекло, что служит воде, которая старается быть преданной глазам, смотрящим в нее пристально, любовно, как самая верная женщина. Стекло, что дарует воде ее новую плоть. Стекло, которое не исчезает бесследно, как выпущенная стрела, потому что оно в восхищении от собственной праведности и чистоты
Стекло, в которое упирается огромными руками Ночь, желая, чтобы мы ее увидели и никогда не забывали о ней.
Стекло моих помыслов, стекло, что всегда есть в раскаленном ядре всего сущностного. Никогда оно не возмутится, не вспенится, никогда не станет чем-то иным, кроме самого себя. Стекло, прохладное, как висок, который всегда прохладен и не тронут старостью, ибо длится и длится его детство, не переходя ни к прекрасной зрелости ни к зрелости безобразной.
Стекло, которое открылось нам к радости нашей великой, как открылся нам Христос. Ведь после Него это -- самое светлое наше открытие!
Стекло, возникающее как бы нежданно-негаданно из рук слеклодува, а тот немного смущается, что оно появилось вот так, точно чья-то душа, из его темных, натруженных ладоней.
Люди, которые всю жизнь делали стекло, попали на небо и с изумлением увидели, что оно точь-в-точь, как стекло, которое они делали на земле. Огромное, пречистое, оно уничтожало все расстояния, от самого малого до самого великого. И Бог на этом небе так далеко от них, и так близко, что им стало страшно. Они и знать не знали, что еще на земле были внутри стекла -там были их плечи, лицо, руки. И теперь они их увидели, свои плечи, лицо, руки, спасенные от тления. Да, это они, восхищенные всем, что им вдруг открылось на небе, были самим стеклом, его стихией, когда трудились в цехах, выдувая, отбрасывая в разные стороны отвердевшие тени.
Люди стекла... Им воздано сполна, за то, что их руки отважно двигались в огне, как саламандры, то выпрямляя, то укладывая пламя.
Люди Металла попали на яростное небо из меди и они вполне довольны своим яростным счастьем. Люди Древесины - лесорубы, древоделы -- они попали на небо цвета приморской сосны, цвета глухого, будто тронутого старостью. Люди Стекла могут смотреть со своего прозрачного неба на другие небеса - на небеса из Меди, на небеса приглушенного цвета сосны, да и мало ли на какие...
Перевод Э. Брагинской
Похвала песку
Песок... Песок, который безвозвратно теряет все наши шаги, даже те, что не хотелось бы терять. Где же мои шаги, те, веселые? А те, медленные, и те, торопливые? Где они? Вот бы собрать вместе все мои шаги, что когда-то остались в четырех сторонах света, и самой встать посередине. Пусть они танцуют вокруг меня -- ведь я теперь, точно сломанная ось колеса. Но песок их потерял. Он не может вернуть ни единого моего шага, потому что забыл о них напрочь.
Песок неверен лишь по наивности, как неверен ветер или снег, да и вода.
Песок -- бесплоден, ибо сказал однажды траве: "Не хочу!". И сказал: "Не хочу!" банальной повторяемости цветов, такой же, как у влюбленных. И еще сказал: "Не хочу!" всем деревьям, всем, кроме сосны Магомета.
Песок на берегу моря, который согревается к вечеру, когда приходят туда бездомные и ложатся спать. Песок дает им немного домашнего тепла, которое они давно потеряли.
Никто еще не разгадал тайну песка!
Песок, что делает мягкой спину нашей земли и вводит в обман тех, кто идет и идет берегом моря, вбирая в себя его соленое дыханье. Бродяги, лежа на прибрежных песчаных холмах, насвистывают песенки, где говорится о нашей планете, как о живом существе, потому, что эти холмы напоминают им отцовские плечи.
Песок детей, в котором теряются их игрушки - безумно синие, безумно красные, безумно желтые. Он их старательно прячет, а, дождавшись, когда все уйдут, вытаскивает -- я это видела сама! -- и в слабом сиянии звездного неба играет ими, как старая дева, впавшая в детство.
Песок дал беднякам свою горсть счастья, которую другие получают ведрами металла и камня. Бедняки строят из песка дома, что тотчас рушатся, и мечтают о том, чему никогда не сбыться. Оттого и нет корней у счастья бедняков.
На песке чертил слова Иисус Христос, верша свой единственный суд, и слова эти тотчас стирались, чтоб стоящие перед ним книжники и фарисеи не исказили их смысла и не возмущались против Него...
Нет у податливого песка воображения, ибо совсем нет вкуса к обману. Рядом с ним распростерлось лукавое море, которое умеет обманывать, как никто, и песок смотрит с усмешкой на лукавую игру его бликов и пены.
Нет у песка четко выраженной формы, лишь растянулась длинной складкой снисходительная улыбка, потому что он смеется над всем, что не похоже на песок.
Песок порушенных источников, который разметало по сторонам и нет у него охоты быть единым. Так и движется обессиленный... Но все равно одолевает изгороди, не перепрыгивая через них, и летает по ночам, и без труда входит в храмы или в дома. И не причиняет особого вреда нашему телу, вот разве что, попадая в глаза, вызывает неслышные слезы.