Песок Соломонов и Кемпийский, который знает все три слова Царя, но нет у него ни желания, ни рук, чтобы написать их и тем сослужить великую службу морю, которое то и дело подносит ему на хмельных волнах свои героические свершения.
Перевод Э.Брагинской
Огонь
Огонь, что в красных браслетах пляшет с лесом, щекоча ему пятки. Огонь, что стремительным прыжком тигра срезает деревья золочеными мечами, оставляя зияющие прогары.
Огонь, сжигающий жнивье на холмах Арауко. Его огненные языки лижут землю и разрисовывают холмы большими черными розами, точно шкуру пантеры, или покрывают их белой коростой, будто чудотворную руку Моисея.
Огонь -- яростный, гибкий и всегда полный силы.
Единственно-истинный цветок Земли, внезапно расцветшая фуксия в сорок лепестков, которая кружится, чтобы вдоволь напиться соком хмельного воздуха.
Огонь, сокрушающий сонное оцепенение металлов. Он радостно плавит серебро и ему неймется увидеть, как стекают тяжелые капли странного пота, что белее магнолии.
Огонь одержимых, не знающих отдыха заводов, он прячется во всех закутках и не тронь его, не то рука падет скрученным лепестком пепла.
Огонь -- яростный, гибкий и всегда полный силы.
Огонь Любви, чьи слова не знают сна и нет у него даже самой простой кочерги, чтобы вовремя поправить поленья. Он превращает тело человеческое в удлиненное прозрачное стекло, где видна объятая пламенем саламандра, проникшая в самое сердце.
Огонь Ненависти, что воздвигает самые причудливые сооружения. Он издает этот неприятный сухой треск, какой бывает у старческих суставов. Его владыка -- сам Дьявол! Он следит за ним в ночной тьме, которая длится ему в угоду.
Огонь -- яростный, гибкий и всегда полный силы.
Огонь, что живет в нас, в людях, маленькие горчичные зерна Огня, которые бегут по нашей крови и делают нас живее, подвижнее, как сухие колючки аравийскую овцу. Огонь в глазах коршуна -- стоячий, сухой... Огонь -веером зеленых лучиков в глазах ягуара. Коварный, искусный огонь жажды хмельного, который изводит, губит человека. Огонь, что согревает Песню и делает ее похожей на маленькое нутро птицы, на крохотное полое место любящей голубки.
Огонь -- яростный, гибкий и всегда полный силы.
Огонь испытанья, который закаляет в своем пламени все подлинное, а остальное -- скручивает, морщит, как спаленную кожу... Огонь Последнего Дня, когда лишь Верные не падут, они устоят, как опорные балки Мира.
Огонь Святого Духа, огонь двух раскаленных добела углей, -- двух голубиных крыл. Огонь, который слетел к Павлу и пронзил его насквозь, до мозга костей.
Огонь, что пришел к нам с небес и вернется туда, когда свершит заповеданные ему Дела. Он одержит победу над Водой и вместе с ней сотворит пышную гортензию, но ее лепестки истончатся и облетят. Он одержит победу над Землей и сделает ее алой далией, но она будет уменьшаться, пока не станет жасмином чистейшего пепла.
Огонь, который мерит дремлющую землю большими шагами, как Пророк, не знающий сна,
Огонь -- яростный, гибкий и всегда полный силы.
Перевод Э.Брагинской
Похвала камню
Камни, вставшие на колени, камни, что несутся вскачь, камни, которые не желают больше переворачиваться, как вконец измученное сердце.
Камни, которые недвижно лежат на спине, как мертвые воины. И не бинтами перевязаны их страшные раны, а чистой, непотревоженной тишиной.
Камни, что разлетелись кто куда, и потерялись, словно дети: где-то в горах их брови, а тут, на скамье -- запястье.
Камни, не забывшие свой истинный облик и не потерявшие веры в то, что постепенно они соберутся все вместе и воссоздадут его.
Камни в сонном оцепенении, они насыщены снами, как перец своей пряной сутью, они отяжелели ото сна, как дерево от разросшихся корней. Камень, который яростно сжимает сокровище своего самого глубокого, абсолютного сна.
Камни, вставшие на колени, камни несущиеся вскачь,
камни, которые не желают больше переворачиваться,
как вконец измученное сердце.
Камень -- подушка для Иакова, для его могучего затылка, камень истонченный, поникший как цифра "один", он не знает ни утренней росы, ни сладкой дремы.
Камень округлый -- огромное веко без ресниц, как у старца Мафусаила. Каменная вершина, схваченная устрашающими крюками мистических Анд, она, точно пламя без пляски, точно застывшая жена Лотова. В детстве я о многом спрашивала эту вершину, но она так и не ответила ни на один вопрос, да и сейчас не хочет ответить...
Камни, потрясенные внезапным вторжением в их плоть золота или серебра, камни, познавшие боль глубокого внезапного укола меди, камни, которые пришли в замешательство от миндальных зерен металла, что впились, вонзились в них, как незримый дротик.
Камни, вставшие на колени, камни, что выпрямили спину,
камни, бегущие друг за другом или беспорядочной толпой,
а куда -- не знают сами.
Камни, которые старше рек, с мокрыми осклизлыми боками, будто они -утопленники. Опутанные такими же никлыми водорослями, какие налипают к волосам утопленников.
Камни нежные, что могут прикоснуться к человеку с содранной кожей, не причинив ему никакой боли, напротив, они, точно материнским языком, осторожно зализывают раны, не зная устали.
Камни, которые моложе рек, разноцветные камешки, они, будто спелые плоды, и -- поверьте! -- восхитительно поют!
Мне тоже когда-то было пять лет, и однажды я положила эти камешки под подушку, а они там расшумелись, разыгрались, точно стайка детворы, может водили хоровод вокруг моего сна. Что им мой сон - они делали, что хотели! Камешки детства, которые пришли ко мне в постель, чтобы поиграть со мною.
Камни, не пожелавшие стать ни могильной плитой, ни фонтаном, дабы к ним не пристало ничто чуждое, потому как однажды они непременно захотят сказать что-то важное на своем языке и совершить какой-то поступок по своей воле.
Камни, онемевшие от того, что их сердце захлестнуто непомерной страстью. Они и с места не двигаются лишь потому, что страшатся потревожить, разбудить свое неистовое, головокружительное ядрышко миндаля.
Перевод Э. Брагинской
Белая сова
Она вся белая в стародавнем головном уборе и лапы у нее янтарного цвета. А клюв -- старая леди Макбет, которую одолевают мрачные мысли.
Сову ужасно раздражает дневной свет: он для нее, что острые осколки горного хрусталя. От этого безбрежного разлива света, от немолчного гомона, который стоит в Парке, ее глаза наливаются кровью, как у разгневанной леди Макбет.
Все, кто приходит сюда, -- говорит она мне, -- не могут понять старую Белую сову с гранатовыми глазами. Они пройдут мимо моей клетки, глянут на меня равнодушно и скорее к этим оголтелым попугаям с острова Борнео. Останься они возле меня подольше, я, несмотря на все мои печали, рассказала бы им кое-что о Ночи. Они даже и не подозревают, что это -- удивительная страна. Ночь, она как плод, в котором семь разных слоев мякоти, а я сумела добраться до ее лилового миндального ядрышка пустоты... Нет, не выразить словом, что такое миндальный орех Ночи. Это он обострил мой слух и сделал совсем мягким мое оперенье. Я слушаю... Я слышу, как растет шерстинка на шее альпаки и как отвердевают рога черного бизона. Я слышу, как пульсирует жилка на твоей шее.
Прикоснись ко мне. Тронь, может поймешь, о чем думает эта тишина. И на исходе ночи, может, сумеешь сложить стихи - такие же нежные, как мой бесшумный полет.
А я не прикоснулась к ней. Пусть у нее сонная пушистая грудка, пусть вся она -- сгусток покоя, но я-то ее знаю, знаю.
-- Ты -- Белый Демон, и твой полет, точно косой высверк молнии, я это видела однажды в ночной тьме, потому что и мои глаза краснеют от бессонных ночей.