Герлинт была очень довольна. Она приказала вымыть Герегард в бане, подарила ей из собственных запасов дорогие одежды и драгоценности и привела молодую княгиню, благоухающую благородными травами, к Гудрун. Принцесса сидела перед топкой печи и раздувала огонь. Зола застряла у нее в волосах, а руки были исколоты лучиной.
«Вот смотри! — сказала Герлинт с металлом в голосе. — Так хорошо живут люди, которые умеют вовремя покориться. А тебе жилось бы еще лучше, ты могла бы стать королевой, вместо того чтобы выгребать золу из печи».
«Я и есть королева, даже если руки мои кровоточат от заноз, а жар печи обжег волосы, — отвечала Гудрун. — Мой отец Хетель был повелителем страны хегелингеров. Но твой муж Людвиг убил его. Была бы я мужчиной, то отомстила бы ему за все. Но я женщина и принадлежу Гервигу, правителю Зеландии. Я верна ему и останусь такой навсегда».
«Ты еще пожалеешь о своем упрямстве», — сказала Герлинт в гневе. И оставила Гудрун с Герегард одних. Но тщетно ловила Герегард хотя бы один-единственный взгляд своей бывшей повелительницы.
«Ты презираешь меня, — сказала она в конце концов. — Ты упрекаешь меня за то, что я проявила слабость».
«Я никого ни за что не упрекаю, я хочу только справедливости», — возразила Гудрун, не прерывая работы.
«Что это такое — справедливость? — спросила Герегард. — Разве мы, женщины из твоей свиты, должны ради какой-то там справедливости гибнуть, разве мало мужчин уже пало на поле битвы и мало вдов оказалось в нужде из-за этой твоей справедливости?»
Обиженная Гудрун продолжала топить печь. Неужели Герегард права? Неужели она, Гудрун, пожертвовала ради каких-то пустых слов счастьем своих земляков? Она стала раздувать огонь, пока над тлеющими углями не вспыхнули язычки пламени. Тогда Гудрун поднялась на ноги и сказала: «Посмотри сюда, жена норманна! Здесь перед тобой нет принцессы, перед тобой служанка в грубом платье, с волосами, полными золы. Но даже эта служанка чувствует несправедливость, свершившуюся с нами. И она не забудет ее. А если и эта несправедливость породит новую, за это я уже не в ответе».
«А кто же тогда в ответе?» — спросила Герегард.
«Этого я не знаю, — ответила Гудрун. — Я знаю только, что могущественные люди желают стать еще более могущественными. Я вижу, что они хотят придать еще больший блеск своему двору, увеличить число своих подданных, поднять авторитет своего сословия, но делают это все не благодаря уму, а с помощью грабежей, убийств и обмана».
«И как же ты надеешься изменить все это?»
«Я должна поддерживать огонь, оставь меня одну», — ответила ей на это Гудрун.
Разгневанная тем, что пример Герегард никак не повлиял на решение Гудрун, Герлинт наваливала на свою новую служанку все больше и больше работы. Но ей не в чем было упрекнуть Гудрун, не за что обругать ее. Дочь могущественного короля научилась работать быстро, она стала все делать охотно и ловко, выполнять все требования королевы. От этого Герлинт гневалась еще больше.
Так прошло три года, пока наконец с границы не возвратился Хартмут. Он не одержал никаких особенных побед, и потому о его прибытии не возвестили гонцы. И Герлинт не успела подготовить Гудрун к встрече с женихом. Хартмут сразу же увидел, как исхудала принцесса, как плохо она одета и как измучена работой.
«Так-то ты добивалась расположения Гудрун! — вскричал Хартмут. — Разве это то воспитание, которое подобает принцессе?»
«Кричи, ругай меня, — отвечала старая норманнская королева обиженно, — но тебе придется долго ждать своей свадьбы».
Однако она не могла противиться его распоряжениям отправить Гудрун и женщин из ее свиты в баню, переодеть в хорошее платье, прислать лучшие кушанья и обращаться с ними так, как это подобает знатным дамам.
Кроме того, Хартмут попросил свою сестру Ортрун замолвить за него словечко перед Гудрун.
«Ты единственная из нашего рода, кого любит принцесса. Попробуй завоевать ее для меня».
Ортрун с готовностью согласилась. С этого дня обе принцессы часто играли и беседовали вдвоем. Но всякий раз, когда разговор заходил о Хартмуте, Гудрун умолкала, и вскоре Ортрун поняла, как мало она может сделать для своего брата. И все же она осталась верна Гудрун.
Годы подкосили короля Людвига, он заболел. Князья и рыцари норманнского государства ожидали, что королевская корона перейдет теперь к Хартмуту.