час... но что будет потом, если она сдастся? Ее любовь останется при ней, а его удовлетворенная гордость превратится в ненависть, желание - в презрение. И она останется ни с чем. Меньше, чем ни с чем, ибо в полной мере узнает, что потеряла. - Да, я решила послать к черту вас обоих, - прошипела она, снова вооружаясь. Он продолжал приближаться, и она яростно метнула Один за другим свои снаряды; но не туфельки, попавшие в цель, а бешенство в ее голосе остановило Ника. - Ты был маленьким развлечением, Ник, но теперь вечеринка закончена и пора расходиться по домам. - Славный ход, Мэгги, - спокойно сказал он. - Но я не так доверчив, как твой муж. И от меня не так легко избавиться... Но она все-таки избавилась от него. Не благодаря лихорадочному потоку лжи, а потому, что заперлась в ванной и отказалась выходить. Она могла вызвать полицию, и Ник это понял. - Я вернусь, Мэгги, - пригрозил он через дверь. - Не думай, что это конец. Ты можешь ненавидеть свои чувства ко мне, но не можешь избавиться от них. И я тебе не позволю. Можешь убегать, можешь прятаться, можешь строить из себя бессердечную, высокомерную суку, как будто я не знаю, что это только игра, - все равно ты никуда не уберешься от меня. Ты слышишь, Мэгги? Я вернусь за тобой, даже если придется пройти сквозь стену! Громкое заверение. Она все-таки убралась от него... в Америку, страну свободы! Когда самолет начал снижаться, Мэгги разбудила Томаса и попыталась занять голову вместо страданий насущными заботами путешествия. Как пассажиры первого класса, они быстро прошли таможенный и эмиграционный контроль, и вдовец Томас оказался в объятиях своей дочери и двоих внучат, устроивших оглушительный визг при виде сувениров от Диснея. Мэгги помахала им из толпы и стала высматривать Сэма. Не найдя его, она уже подумала, не вернуться ли на терминал, чтобы обменять оставшиеся американские доллары на новозеландские деньги, когда у кромки тротуара рядом с ней со скрежетом затормозила машина. Чемоданы перелетели из тележки в багажник прежде, чем Мэгги пришла в себя от охватившего ее ужаса. - Как ты смеешь? Кто дал тебе право? Вытаскивай немедленно! Ник сунул ее в машину с той же сдерживаемой свирепостью, с какой управился с чемоданами. - Милочка, в нынешнем своем настроении я могу делать все, что захочу! Мэгги поверила. Они вылетели с временной парковки на такой скорости, что ее вжало в сиденье. Еще несколько резких переключений передач, и ее легкие пришли в порядок настолько, что можно было пробормотать: - Сэм должен заехать за мной. Он будет беспокоиться. - Ты хочешь сказать, что не имеешь привычки исчезать, когда взбредет в голову? - тихо прорычал он. - Я... я не исчезала. - А мне показалось - да. Я же сказал, что вернусь. Ты думала, это была шутка? - Я... - Знает ли он? Лори разболтала? Поэтому у него такое жуткое настроение? Мэгги облизнула губы и решила осторожно выяснить: - Я не была уверена... но мне нужно было уехать - это уже было запланировано; - Кем? Престарелым Ромео? - проскрежетал он, отчаянно бросая машину из ряда в ряд. Мэгги недоумевающе уставилась на него, потом вспомнила прощально-благодарственный поцелуй с Томасом. - Это мой адвокат. Он вскинул брови, резко тормозя на красный свет. - Ты путешествуешь со своим адвокатом? Впрочем, меня это не удивляет. У тебя такой талант создавать неприятности, что адвокат тебе, наверное, необходим так же, как другим женщинам - компаньонка. - Я не скандалистка. - Мою жизнь ты превратила в сплошной скандал. За короткое время нашего знакомства ты создала мне неограниченное количество проблем. Я не люблю, когда у меня перед носом захлопывают дверь, будто я бездомная собака, выпрашивающая кость. Мэгги струсила. - Я ушла в ванную, потому что мне надоело подвергаться хулиганским выходкам... - Я не об этом. Это было несколько дней назад. Ни твой муж, ни ваш Пятница не сказали мне, что ты уехала. Я думал, что ты забилась в свою нору, трясясь, как трусливая... - Я не трусиха! - Возмущение пересилило страх. - Нет? Тогда почему ты улетела? - Я не улетела, а полетела... - Момент откровенности был испорчен гудком сзади. Сигнал светофора сменился на зеленый, видимо, уже несколько секунд назад. Ник резко развернулся на сиденье и свирепо уставился на нетерпеливого водителя, который ответил грубым жестом. Какое-то мгновение Мэгги казалось, что Ник сейчас выскочит из машины и учинит расправу. Он был на точке кипения. К счастью, он ограничился живописным ругательством, переключил скорость и бросил машину вперед. - Ник?.. Ник, это дорога не к моему дому... куда мы едем? Ник, ты не слишком быстро едешь?.. - Не учи меня водить машину, Мэгги. Я могу поддаться искушению, остановиться и показать, до чего ты довела меня. Мэгги не поняла, было это обещание или угроза; в его голосе слились темные оттенки того и другого. Она решила, что осторожность - достойная замена смелости, и воздержалась от классического "Я же тебе говорила", даже когда их остановил молоденький полицейский и обоснованно прошелся по трюкачеству бесшабашных водителей на дорогих машинах, в частности водителей, гарцующих с перебинтованными руками. Ник был мрачен и немногословен, когда доставал права, и даже очаровательная сокрушенность Мэгги не сгладила его раздраженную гримасу. Она могла бы сказать, что Ник даже однорукий более ловок, чем большинство мужчин с двумя руками, но предпочла не злить полицейского сильнее, чем это уже сделано. Вручению аккуратно выписанной квитанции предшествовала еще одна короткая проповедь, которую Ник выслушал, не шевельнув ни одним мускулом на каменном лице. Вскоре после этого Ник, теперь ехавший с демонстративно преувеличенной осторожностью, завернул во двор большого представительного дома, укрытого за высокой кирпичной стеной. Мэгги узнала характерный стиль модного архитектора-авангардиста: кирпич, кедр и стекло, скупая простота линий снаружи и замысловатая красота интерьеров. Совсем как у домовладельца, нервно подумала Мэгги, догадавшись теперь, куда он ее привез. - Ник, я не думаю... Он открыл дверцу. - И правильно делаешь. Потому что выбора тебе не предлагается. Я по горло сыт твоими выборами, Мэгги. Вылезай. Он не дал ей возможности полюбоваться интерьерами. Вихрем протащенная по многочисленным горизонтальным и наклонным переходам, она очнулась только в подчеркнуто мужского вида спальне. Ник немедленно принялся стаскивать пиджак и галстук, чертыхаясь из-за поврежденной руки. Мэгги откашлялась. - Как твои пальцы? - Буду жить, - огрызнулся он, свирепо сражаясь с пуговицами рубашки. - Ч-что ты делаешь? - Хочу тебе кое-что доказать. Что он мужчина? Мэгги была убеждена в этом, но ее загипнотизировал лихорадочный стриптиз. - Я не понимаю... Лори?.. - неуверенно заикнулась она, боясь сказать лишнее. - Нету дома. А слуги не входят в спальню без приглашения. И вообще никто. На этот раз нам не помешают. Ты же прекрасно знаешь, что, если бы твой муж не ворвался к нам, мы бы уже давно были любовниками. - Нет... Ник... - Она отступила на несколько шагов. Твой муж. Он все еще не знает - ничего не знает. - Нам нужно поговорить... Я должна сказать тебе... Он помотал головой, рывком расстегивая очередную пуговицу и надвигаясь на нее. - Нет. Я все знаю. Ты в замешательстве, неуверенности, боишься довериться мне. Учитывая то, что произошло, и то, что я говорил о своем отношении к семье, неудивительно, что ты сбежала. Но ты не должна бояться любить меня, Мэгги, - больше нет. Я намерен доказать, что ты для меня важнее, чем принципы и гордость. Я хочу, чтобы мы стали любовниками. Я хочу, чтобы ты знала, что такое забота и любовь, когда будешь просить развода у своего мужа... Чтобы ты ощутила себя связанной со мной. Чтобы ты знала, каких наслаждений лишишься, если позволишь, чтобы верность этому неблагодарному ублюдку победила любовь ко мне. Мы принадлежим друг другу, Мэгги. Я по-прежнему верю в святость брачных клятв, но Коул был горькой ошибкой, и никто не может быть осужден на пожизненные муки из-за юношеской глупости. Я... - Он запнулся от полноты чувств, и Мэгги ощутила, что ее сердце готово выпрыгнуть из груди. Его выношенные убеждения, жесткие законы, которые он установил для себя, - все это он пустил по ветру ради нее. Ник снял рубашку и потянулся к ней. - Я люблю тебя, Мэгги. Я хочу жениться на тебе. Мы принадлежим друг другу. Я больше не могу с этим бороться. Не хочу знать того, что ты чужая жена... - прорычал он, находя ее рот, - если ты любишь меня, я перенесу что угодно. Скажи мне, Мэгги. Скажи, что я не ошибаюсь. - Нет... Он неправильно понял ее отрицание. Эта откинутая назад голова... эта пылающая в глазах мука... Если бы Мэгги сомневалась в страсти его слов и тела, страх в его взгляде не оставил бы в ней сомнений. Ник Фортуна принадлежит ей. - Нет, ты не ошибаешься. Я люблю тебя. Ник, люблю больше, чем могла себе вообразить... - Она захлебнулась в его поцелуе. Изящные черные кожаные перчатки обхватили бугристые плечи, чтобы удержать тело, запрокинувшееся под яростным напором мужских губ. Прикосновение было спичкой, внесенной в бензиновые пары. Вся его фигура содрогнулась, твердое бедро раздвинуло ее ноги, задирая короткую юбку белого в черный горошек костюма, летнего кусочка эфемерной ткани, позволявшей ей чувствовать каждый его мускул. Но даже в порыве страсти Мэгги понимала, что задолжала ему право на принципы. Они важны для него, они - составная часть его натуры. Ему нужно знать, что и Мэгги уважает их. - Ник... он мне не муж... - Кто? - Его руки были уже на бедрах под тонкой юбкой, и пластырь на пальцах составлял резкий контраст с шелком его прикосновений. - Финн. Мы больше не женаты. Я для этого летала в Америку с Томасом. Я... у меня в сумочке документы. Забытая сумочка лежала на полу с первого мгновения их объятий. Рот Ника застыл на ее шее. Он медленно отвел голову. - Вы разведены? - хрипло спросил он. Точность терминов не имела большого значения в эту минуту. Мэгги кивнула, всматриваясь в его застывшие глаза. - Мы никогда не были женаты по-настоящему. Понимаешь, Финн и я... Он не дал ей закончить. Сознание того, что теперь она всецело принадлежит ему, унесло остатки самообладания... и она с радостью подчинилась ему. Первый раз оказался не совсем таким, как представлялось Мэгги. Не было долгой, томной любовной игры, не было робко просыпающейся женской силы, не было боли первого вторжения в ее тело. Не было ничего, кроме гула крови в венах, всесокрушающего напора мужского желания, жадной страсти, которая росла, и росла, и росла, пока упоительное ощущение тугой полноты не взорвалось в неописуемо сладостной разрядке любовного напряжения, самозабвенных мужских стонах и волшебном содрогании двух слившихся тел, когда его наслаждение достигло своего пика. А после они оба лежали обессиленные. - Извини, - прошептал он, дрожащей рукой гладя ей влажный лоб. - Я сделал тебе больно? Я не мог остановиться. Твой вкус был как виски для алкоголика. - Он попытался освободить ее от давящей массы своего тела. - Нет... не уходи от меня! - вскрикнула она, обвивая руками его литой, мускулистый торс. - Никогда, - пообещал он, целуя крошечное красное пятнышко на ее груди, щекоча носом бархатистую нижнюю сторону кремового холмика. Заметив краем глаза одежду, разбросанную вокруг на полу, он покаянно улыбнулся. Не так я хотел. Я мечтал нежными поцелуями и словами любви завлечь тебя в постель. А вместо этого сорвал одежду, как маньяк, и взял тебя на полу. - Это не ты, а я. - Я заметил, - хрипло сказал он, и глаза Мэгги расширились, когда она почувствовала, как плоть его, все еще покоящаяся в ней, набухает и твердеет. Дрожь возбуждения, ушедшая вместе со сладкой болью, снова родилась в ее теле. Она вскрикнула, когда он вдруг отпрянул, и Ник рассмеялся ее огорчению. - Ну уж нет. На этот раз мы сделаем это как следует, - сказал он, легко поднимая ее и кладя на широкую кровать, где она тут же раскапризничалась, наслаждаясь новой властью. Она могла заставить этого большого, сильного мужчину дрожать, как котенка, в ожидании милостивого прикосновения ее руки. - Белые простыни? Какое разочарование, - поддразнила она, проводя рукой по белоснежному хрустящему льну под винного цвета пуховым одеялом. - Не под тобой. - Он присоединился к ее игре, наслаждаясь тем, как она радуется, встречая его мужскую силу. - Это не единственная моя фантазия. Есть и другие. И у нас будет время, чтобы испробовать их все. - Он по-хозяйски обхватил ладонью ее грудь. - Жаль, что у меня только одна рука. Некоторые из моих фантазий требуют чуть большей тонкости, чем я могу позволить себе сейчас. - Ты хочешь сказать... бывает и по-другому? - вырвалось у нее, и Мэгги покраснела. Ник не сказал ничего напрямик относительно ее девственности, лишь попросил прощения за то, что так яростно овладел ею. Сознание собственной неопытности смущало Мэгги. Он был очень деликатен, не забрасывал вопросами на щекотливую тему, и она оценила эту чуткость. Смущенно избегая его взгляда, она посмотрела на свои руки. - Мои перчатки! Я забыла снять их! Он взглянул на нее как-то странно и взял левую руку, остановив торопливое движение. - Мне понравилось... ощущение кожи, гладящей меня, держащей меня... Она покраснела еще гуще. Наверное, ему была бы неприятна уродливая кожа в рубцах. Будто прочитав ее мысли, Ник снял перчатку, игнорируя слабую попытку помешать ему. Забинтованной рукой он повернул ее голову к себе и очень осторожно начал гладить ее кожу кончиками пальцев перчатки. Он провел линию от ключицы до бедра, описывая шаловливые круги у грудей, пока они не набухли до боли, не пропустил ни одного дюйма трепещущего живота и завершил легчайшим прикосновением к живой драгоценности, которую так воспел когда-то. Мэгги ахнула, изогнувшись всем телом. - И тебе это тоже нравится, - сказал он, ловя ее взгляд потемневшими глазами. - Тебе нравится все, что я с тобой делаю. Не стесняйся меня, Мэгги, не прячься, совсем ничего не прячь. - Перчатка снова пустилась в путь, но теперь тверже, ощутимей, гладя и возбуждая ее тело, пока оно не забилось в его руках, и Ник прижал его к себе и держал крепко, пока не унялась дрожь, а потом взял ее израненную руку и обвил ею впечатляющее доказательство своего желания. - Мне нужно знать все: каждое ощущение, каждый страх... чтобы и я мог разделить их. Ничто в тебе не может вызвать у меня отвращения. Я люблю тебя такой, какая ты есть... Мэгги поняла. Ник решил, что она из стеснительности оставила перчатки, и пытался переубедить ее самым наглядным способом. Она чуть не заплакала от открывшейся глубины его любви и чуткости, но вместо этого ответила ему тем же и столь же наглядно, с благодарностью приняв в себя его дар и откровенно выразив свое блаженство. Упоительный день продолжался. Солнечное утро превратилось в золотой день и матовых тонов вечер. Их диалог был преимущественно безмолвным, потому что в словах не было надобности, а окружающий мир перестал существовать. Звонил телефон, но они не обращали внимания. Они занимались любовью, принимали душ и снова занимались любовью; засыпали лишь для того, чтобы проснуться с общей жаждой нового праздника страсти. Солнце уже близилось к горизонту, когда они очнулись от своего долгого забытья. Они лежали, нежно сплетясь телами, на давно уже не девственных простынях, когда телефон у кровати зазвонил снова, и Ник со стоном лениво потянулся к трубке. По крайней мере был звук телефонного звонка. Откуда было знать Мэгги, что это колокол, звонящий по их прекрасному дню? Говорил детектив из частного агентства. И пока Мэгги сворачивалась в клубочек под жестким изгибом его спины. Ник Фортуна узнал, что его дочь только что сбежала с бывшим