Столько ночей, сколько он сможет вымолить, занять, украсть у нее, прежде чем станет пылью на шотландском ветру.
— Где Джессика?
Зеркало все еще не забрало его. Это было важно, пока он не поставил барьеры, но теперь работа была закончена и он не собирался тратить ни секунды драгоценной свободы.
Гвен только открыла рот, чтобы ответить, и тут дверь библиотеки открылась и показалась голова Джесси.
Ее мрачный взгляд остановился на Гвен. Она поначалу не заметила Кейона.
Потертые голубые джинсы обтягивали ее сексуальные ножки, которые совсем недавно обвивались вокруг его тела. Лодыжки смыкались за его спиной, когда он входил в нее. Джинсы сидели низко на бедрах, открывая кремовую кожу живота, на который он вчера пролил семя. Мягкая тонкая кофточка с кружевами и пуговицами обтягивала ее тяжелые круглые груди.
Казалось, с тех пор, как он ее касался, прошла целая вечность.
— Я хотела узнать, где… Ох! — Слова застыли у нее на языке, когда она увидела Кейона. — Вот ты где.
Кейон потянулся к ней инстинктами хищника, рожденного убивать. Слишком много раз он врезался в ту гладкую стену в ее голове, пытаясь услышать ее мысли, поэтому больше не стал тратить на это время. Вместо этого он читал язык ее тела.
И все понял правильно. Ее тело говорило на том же языке, что и его. Неосознанное, бездумное желание.
Стремительно, в несколько шагов Кейон преодолел расстояние между ними.
Глаза Джесси расширились. Она облизнула губы и приоткрыла рот — не для протеста, это было сделано инстинктивно. Ее глаза расширились, ноги слегка раздвинулись, груди приподнялись. Господи, Кейон чувствовал себя точно так же.
Он видел ее — он хотел ее.
Одной рукой схватив Джесси за плечо, он открыл дверь, заставив ее попятиться в коридор, и захлопнул дверь за ними, одним движением отрезая оставшихся в библиотеке МакКелтаров. Раз — и они перестали существовать. Осталась только Джессика.
Коридор был длинным, с высоким потолком, подсвеченным желтыми факелами на стенах и алым солнцем, садящимся за высокими окнами. Кейон шагал вперед, пока не прижал Джесси спиной к стене. Он чувствовал, как ее поглощает желание, знал, что с ним произойдет то же самое. Он мог чувствовать ее возбуждение, мог чувствовать свое.
Коснувшись стены, Джесси стиснула зубы и выдохнула:
— Сукин сын!
— Ты говорила это вчера. А я слышал.
Если бы у него было достаточно времени, к примеру целая жизнь, чтобы действовать по-другому, он сделал бы все на свете, лишь бы у Джесси не было причин называть его так. Если бы он только встретил ее, зная, что впереди годы, нет, если бы они были обвенчаны с рождения, росли вместе, рука об руку, в горах Шотландии, его жизнь была бы совсем иной. Он был бы крайне занятым человеком и в одну снежную ночь, когда Лукан постучал бы в дверь его замка, он был бы занят своей женой. У них был бы ребенок, а то и двое. Заклинания и темное колдовство ничего бы для него не значили. Ничто не имело бы значения, кроме его женщины. Он никогда бы не отправился за Тревейном в Ирландию, не ехал бы с ним в чудесное весеннее утро в Кэпскорт, не зная, что ночью того же дня на его руках окажется кровь всей деревни.
— Ты бесчестный ублюдок!
— Я знаю.
Кейон не собирался этого отрицать. Все, что он делал, было неправильно. Он должен был с самого начала рассказать ей. Дать ей возможность сделать выбор, позволить самой решать, хочет ли она связать свою судьбу с обреченным на смерть.
— Бессердечный урод!
— Айе, женщина. Я все это и многое другое.
Он ведь все время знал, кто она. Знал это с того самого момента, когда увидел ее в кабинете университета, когда защищал ее от Романа.
Он знал это уже тогда, чувствовал спинным мозгом.
То, что он так долго хотел испытать, то, что никогда не приходило. Он ведь представить себе не мог, что понадобится тысяча сто тридцать три года, чтобы найти ее, и у него останется всего двадцать дней, за которые нужно успеть прожить целую жизнь. Ох, айе, еще в ту ночь он почувствовал это. Как только Кейон взял ее тогда за руку, чтобы задвинуть себе за спину, все его существо прошипело одно слово.
Моя.
Кейон старался не видеть правды все то время, что добивался девушки, потому что если бы он признал, что она — его вторая половинка, его решимость отомстить пошатнулась бы. А он был не из тех, кто сомневается. Он решал. Совершал. И за все платил положенную цену. За этот грех, Кейон не сомневался, он заплатит душой.