Марк Сиддонс
Избранница ночи
Пролог
Солнце заливало живительными лучами расстилавшуюся под ним землю. Каждый стебелек, каждый листик впитывал его несущее силу тепло. Зеленое царство наполняла своей силой и Мать-Земля — от самой маленькой, незаметной травинки до крепких упругих стеблей и широких листьев, собирая в них жесткость камня, журчание и текучесть ручьев и рек, прохладу озер и мощь нависающих над потоками скал.
Красные блики вспыхивали на сильных руках кузнеца, и металл послушно тянулся, изгибался и растекался, подвластный мощным ударам молота и горячему пламени горна. Кузнец поднял раскаленный добела клинок, и тот, роняя последние звездочки искр, еще связывающие его с огнем, начал постепенно темнеть, а затем его поверхность окрасилась всеми цветами радуги. Мастер резко опустил клинок в чан с настоем трав горных лугов, и металл гневно зашипел, окутывая все густым облаком пара, но потом притих и лишь мирно ворчал, поворачиваемый могучей рукой, впитывая крепость и твердость, гибкость и стремительность, которые таила в себе волшебная вода. Кузнец вытащил совершенно присмиревший и затихший клинок, еще долго мудрил и колдовал над ним, счищал окалину, полировал… пока наконец металл не засверкал в лучах живительного солнца так ярко, что, казалось, был готов соперничать с самим светилом, и не было лучшего меча во всей поднебесной обители.
Вслед за всесильным мечом изготовил мастер щит, не уступавший клинку по крепости, ибо воин должен иметь совершенную защиту, если когда-нибудь другой кузнец сможет выковать подобный меч, а еще и потому, что истинная мощь оружия может быть проверена только в схватке с равным себе. Щит тоже шипел и бурлил в темном настое разнообразнейших трав и цветов, а потом так же победоносно сверкал на солнце всеми своими гранями. И тогда мастер посчитал, что цели своей он достиг.
Глава первая
— Вот ты и дома, девочка,— один из сопровождавших Соню воинов махнул зажатой в правой руке плетью на показавшиеся из-за поворота дороги стену поместья. Кешекмен, небольшой городок на границе Хаурана и Заморы, остался чуть позади. Здесь начинались владения знати и богачей — изумрудные поля, ухоженные сады и рощи, дворцы из золотистого камня, сверкавшие под солнечными лучами, словно самоцветы в драгоценном футляре.— Наверное, соскучилась по своим?
Чуть заметная улыбка тронула алые губы рыжеволосой красавицы, гибкой и стройной, выглядевшей старше своих неполных шестнадцати лет. Уверенной рукой опытной всадницы она направила вперед игреневого жеребца. Конь, чуя близость дома, радостно всхрапнул, ускоряя шаг.
Спутнику Соня не ответила, да он и не ждал от нее ответа. За всю дорогу от столицы прелестная воспитанница советника Джергеза не обменялась со свитой и дюжиной фраз. «Гордячка!» — решили стражники про себя. Но обижаться на такую красавицу было свыше их сил. Им оставалось лишь украдкой любоваться рыжеволосой наездницей, чьей прямой посадке позавидовал бы и любой из гирканцев, о которых говорили, что те рождаются и умирают в седле, дивиться роскоши ее дорожного платья, украшенного розовым жемчугом и тончайшей золотой вышивкой, восхищаться прямым профилем, белоснежной кожей, не тронутой и тенью загара, миндалевидным разрезом серых глаз, столь необычных здесь, в этих южных краях.
«Да, вот что значит — высокорожденная»,— украдкой вздохнул про себя воин, обращавшийся к девушке. Был он довольно молод, крепок и хорош собой, и немало красоток в столичных тавернах были счастливы, когда он соглашался скоротать в их непритязательном обществе вечерок-другой. Но разве можно их сравнивать с Соней! Высокорожденная…
Между тем, девушка, служившая предметом сих печальных размышлений, была бы немало позабавлена, доведись ей узнать о них. Видел бы этот стражник ее три года назад, когда Соня впервые приехала в Хауран из родного города, в дом советника Джергеза, давнего друга ее отца, которого тот едва ли не со слезами на глазах умолил взять на воспитание свое строптивое чадо.
Дерзкая, неукротимая, не признающая над собой иной власти, кроме собственных желаний и прихотей, Соня напоминала скорее отрока, нежели благовоспитанную девицу, в какую превратилась за эти годы усилиями сонма воспитателей и наставников. О, конечно, пылкий нрав не угас — укротить строптивицу никому было не по силам! — но девушка научилась скрывать свои порывы и чувства под личиной благонравия и внешней пристойности… и этого оказалось вполне достаточно.
Правду сказать, ей это нелегко далось, особенно поначалу. Не раз и не два, осыпая наставников отборными проклятиями, в изобилии почерпнутыми у старшего брата, юная негодница убегала с занятий, пряталась в обширном саду дворца, строя дерзкие планы побега, покуда дочь советника Югита или сам старый Джергез, не приходили за ней. Советник вел с непокорной воспитанницей долгие разговоры, грозил, увещевал, вздыхал, негодующе вскидывал руки, тщась образумить подопечную. Соня никогда бы не смирилась с бесконечными правилами, запретами и ограничениями, коими полна была придворная жизнь — после вольного житья в родном Майране, где она была полностью предоставлена самой себе, нынешнее существование казалось ей поначалу едва ли не тюрьмой. Но Джергез мог бы и не тратить на нее своего красноречия. В глубине души дерзкая отроковица и без того понимала: бежать ей некуда.
Возвращаться домой было попросту опасно — не зря отец так поспешно отослал ее оттуда. Несмотря на юный возраст, в Майране Соня ухитрилась связаться с шайкой местных грабителей, к которым принадлежал и ее старший брат Хункар, и даже завоевала среди отпетых головорезов немалый авторитет. Но последние их выходки переполнили чашу терпения властей. За разбойниками началась настоящая охота, и Келемет счел за благо увезти непослушную дочь из города. Возможно, он в душе подозревал, что Соней движет не просто юношеское молодечество. Буйная кровь давала себя знать, и гирканец всерьез начал опасаться, как бы дочь не пошла по его стопам.
Сам Келемет долгое время был предводителем одной из самых знаменитых шаек в Аграпуре и проворачивал такие дела, которые даже спустя много лет людская молва продолжала приукрашивать все новыми и новыми подробностями, превращая, как это обычно и происходит, быль в легенду. Соня невероятно гордилась прошлым своего отца, особенно жестокой расправой с бандой Синих Тюрбанов, которая существовала не один десяток лет, пока не покусилась на первую семью ее отца. Келемет — в одиночку! — прикончил всю шайку, около четырех десятков человек.
Впрочем, возможно, отцом Сони двигали и иные мотивы, когда он в спешке снаряжал дочь к своему давнему другу, бывшему осведомителю разбойничьей шайки Маади, ныне ставшему почтенным хауранским вельможей, где его знали лишь под именем Джергеза. Ведь и сам Келемет с семьей ненадолго задержались в Майране после отъезда дочери. Сперва была отправлена в затерянный в горах храм старшая дочь Ална, с детства выказывавшая склонность ступить на жреческую стезю,— а затем и вся остальная семья стронулась с места, обосновавшись здесь, в Салафре, на самой границе с Заморой.
Впервые приехав в поместье погостить, Соня была поражена. В Майране они жили скромно, едва ли не бедно, матери помогала лишь одна приходящая служанка — так что Соня, узнав о бурном разбойничьем прошлом отца, частенько гадала, что же сталось с немалыми богатствами, которые Келемет не мог не скопить за те годы. Теперь она получила ответ на свой вопрос.
Салафра была столь же роскошна, сколь нищим и убогим казалось их прежнее обиталище.
Прежде поместье принадлежало кому-то из хауранских вельмож, попавших затем в немилость к наместнику. Сам дом был невелик, и отнюдь не выглядел дворцом — длинный, приземистый, его единственным украшением были колонны зеленого камня, на коринфийский манер поддерживавшие портик. Но сад, окружавший дом, был воистину драгоценнейшей из оправ. Гроты и водопады, мраморные мостики и журчащие фонтаны — у каждого был свой голос, и неумолчная их беседа всегда завораживала девушку — гранатовая рощица и потаенные беседки… сад был полон сокровищ, и казалось, проживи здесь хоть целый век, все равно не узнаешь всех тайн этого чудесного места.