В Салафре всегда пели птицы, и, казалось, вовсе не было дождливых дней. Синь высоких небес окружалась в крохотных искусственных озерцах — словно богиня Иштар обронила здесь свое сапфировое ожерелье. А вместе с ожерельем подарила обитателям поместья и свою чарующую улыбку, как обещание вечного счастья.
Отец стал реже хмуриться, и Соня ни разу не видела, как то нередко бывало в Майране, чтобы он уединялся на заднем дворе, сосредоточенно метая в цель острые, как бритва, ножи, что служило у Келемета признаком гнева или тревоги. Расцвела и Сиэри, мать девушки. К рыжекудрой ванирке словно вернулась молодость. Она чуть пополнела, но это еще больше шло ей. Разгладились морщины, так портившие высокий лоб, из серых глаз ушла затаенная печаль.
Мать даже заказала с дюжину новых платьев, одно другого роскошнее, и хотя семья жила по-прежнему уединенно, почти не принимая гостей и никуда не выезжая из Салафры, Соня было уверена, что недалек тот день, когда дом наполнится дружеским гомоном и смехом, музыканты станут играть на пирах и вечеринках, будут устраиваться поэтические состязания и охотничьи выезды — словом, жизнь в поместье ничем не станет отличаться от той, что она уже привыкла вести в столице.
Еще больше ей хотелось, чтобы Келемет с Сиэри хоть раз приехали навестить ее в доме Джергеза. Собственно, и сейчас она везла им приглашение от старого советника — и всерьез была намерена уговорить родителей принять его.
Девушке не чуждо было тщеславие. Она хотела, чтобы мать и отец увидели ее там, во дворце, окруженную поклонниками, исполненную достоинства и очарования, услышали, как гордятся ею наставники — ибо после первоначального упрямства Соня все же взялась за ум, прилежно впитывая все многочисленные науки, каким ее обучали, следуя разумным советам Джергеза и его милой супруги. Вскоре она превзошла в учении и дочь советника и всех подруг, так что учителя не могли нарадоваться бывшей строптивице.
Причем Соню интересовали не только исконно женские умения и премудрости, хотя и тонкости этикета, и стихосложение, и музицирование она освоила почти в совершенстве. В душе, однако, эти искусства если и не претили бывшей разбойнице, то и не вызывали пиетета, ибо она почитала их пустыми забавами, уловками, кои служат девицам, как стрелы лучнику, лишь для древнейшей охоты. Охоты на мужчин — на поклонников, женихов, мужей, а позже… на любовников.
Соню мало интересовали мужчины. И уж менее всего, в отличие от подруг, ей хотелось бы охотиться за ними, заманивать, завлекать в свои сети, опутывать чарами… словом, исполнять все то, что прочие девушки почитали смыслом своего существования и без чего не мыслили жизни.
Женщины, окружавшие Соню, изначально мыслили себя слабыми, зависимыми. Им и в голову не приходило полагаться на собственные силы, дабы достичь каких-то целей… да и целей-то у них не было, кроме одной-единственной: как можно более удачно выйти замуж. Мужчина был для них и целью, и средством. Он должен был дать супруге и положение в обществе, и богатство, наполнить ее жизнь смыслом и значением.
Соня была иной. Даже в самые юные годы она знала: если возжелаешь чего-то — добейся этого сама! He жди ни помощи со стороны, ни снисхождения, ни поддержки.
Это помогло ей среди майранских разбойников, и даже Хункар, который был на пять лет старше сестры, преклонялся перед ее волей и отвагой. Та же уверенность в своих силах не оставляла девушку и позже.
Нет, ей не нужен никакой мужчина, чтобы получить все, чего она хочет. Что она возжелает — возьмет сама!
И потому в доме Джергеза куда больший интерес представляли для нее совсем иные науки, нежели те, коим предпочитали обучаться прочие девицы. И когда ни один наставник не мог дать ответа на многочисленные мучавшие ее вопросы, она закрывалась в обширной дворцовой библиотеке, закапывалась в толстенные, пахнущие пылью фолианты, пытаясь самостоятельно разобраться во всем, что ее интересовало.
А потом отправлялась на задний двор, где обучали стражников-новобранцев. Там сперва косо смотрели на рыжеволосую воспитанницу советника, сопливую девчонку, вознамерившуюся вдруг мешать взрослым мужчинам в их занятиях… но когда десятник стражи увидел, как лихо она метает ножи, как ловко управляется с коротким гирканским луком и мечом, то развел руками и, с дозволения Джергеза, допустил ее к занятиям.
И даже скакать верхом Соня обучилась по-мужски, а не так, как заставляли всех прочих девушек из хороших семейств — в высоком, скорее напоминавшем скамеечку седле, в котором можно было лишь чинно трусить, преисполнившись достоинства… тогда как рыжеволосой красавице мечталось лететь во весь опор, так, чтобы хлестал в лицо горячий ветер и трепал за спиной непокорные кудри… Правда, такую роскошь она могла позволить себе лишь здесь, в Салафре.
Соня чуть заметно улыбнулась при этой мысли. Как хорошо будет посостязаться в скачке с братьями и с отцом! Келемет держал превосходных лошадей. Недавно он даже подарил дочери молоденькую гнедую кобылку — жаль, что Подружку ей пока пришлось оставить в столице!.. Истинный гирканец, ее отец обожал лошадей, и ему было приятно, что дочь унаследовала от него эту страсть.
И мать будет рада… Она так тревожилась за Соню в Майране. Но теперь тревога покинула ее чело. Соня с Сиэри за последний год узнали друг друга лучше, чем за всю прошлую жизнь, стали почти подругами. Мать рассказывала ей о детстве, проведенном в Ванахейме, о том, как приехала с родителями в Туран, как встретилась с Келеметом — чтобы уже больше никогда с ним не разлучаться… При этих воспоминаниях серые, как северные льды, глаза матери теплели, голос лился напевно, она казалась совсем юной девочкой, заново переживающей все самые светлые мгновения своей жизни.
Судьба, казалось, наконец улыбнулась большому, дружному семейству. Хвала богам, дети пристроены как нельзя лучше. Старшая дочь успешно заканчивала послушание в храме и готовилась стать жрицей. Младшая тоже как будто взялась за ум и, надеялась Сиэри, непременно сделает в столице самую выгодную партию. Пусть она и не старинного рода, зато приданное за дочерью Келемет готов был дать неплохое… Да и на сыновей грех жаловаться. Старший, Хункар, конечно, сорвиголова — но его манит воинское дело, и при дворе Джергез обещал составить юноше протекцию. Станет десятником, затем и сотником — чем плохо! Благо, Хауран, захолустная туранская провинция, давно ни с кем не воюет и воевать не собирается.
А уж Сонин брат-близнец, Эйдан, и вовсе был гордостью Сиэри. Умница и тихоня, в отличие от бесшабашной сестры, он, тем не менее, был наделен живым умом и изрядной ловкостью. Если Соня к цели предпочитала идти напрямую, а иногда и напролом, Эйдан своего добивался осторожностью и хитростью, но действовал с не меньшим упорством. Однако ни низости, ни подлости не было в этом худощавом, задумчивом юноше — в этом он пошел в отца. Сиэри прочила его по торговой части. Должно быть, как купец Эйдан преуспеет… Да и никто в семье, включая Соню, в этом не сомневался. Рассказывая о своем семействе подругам, девушка не раз говорила: «Эйдан — самый умный из нас. А Хункар — самый отважный. Вы о них еще услышите — помяните мои слова!» В ту пору никто и не подозревал, насколько она окажется права, по крайней мере, в отношении одного из братьев…
В общем, в доме Джергеза Соне жилось неплохо. Югита, младшая дочь советника, одних лет с Соней, быстро подружилась с ней и взяла на себя роль наставницы юной провинциалки и старалась сделать все, чтобы ее подруга побыстрее усвоила правила поведения, принятые в обществе дам из высокородных семей. Соня оказалась способной ученицей. В свои четырнадцать лет она была настоящей красавицей: высокого роста, стройная и длинноногая; густая волна светло-медных волос оттеняла красоту холодных серых глаз. Девушка обладала настоящей кошачьей грацией, а тонкая талия и высокая, вполне сформировавшаяся грудь, сводили с ума многих поклонников из самых знатных семей. Кто бы мог подумать, что всего несколько месяцев назад эта умопомрачительной красоты молодая девушка вместе с майранским отребьем грабила почтенных купцов!..
В шайку ее в свое время привел Хункар, правда не по своей воле, а по настоятельному требованию самой Сони. Девочка случайно застала брата с подельниками и, угрожая все рассказать отцу, заставила Хункара взять ее с собой. Удод, глава шайки, поначалу намеревался использовать девчонку вполне определенным образом, но получил такую взбучку от тринадцатилетней девчонки, что надолго зарекся открыто противостоять ей, хотя и затаил в душе смертельную обиду. Несколько раз он намеренно подставлял Соню под удар, но рыжей красавице удавалось счастливо избежать западни, пока она, наконец не рассчиталась с подонком.