– Спасибо за молчание.
– Ну так приказывай!
– Нет, – прямо-таки яростно выдохнула Юлия Петровна, – я одна!
Отец Илья открыл дверь на звонок и... В общем, реакция его была нормальная, естественная, как и у каждого нормального человека, предстань перед ним внезапно вот эдак Юлия Петровна, ворошиловский стрелок с винтовкой в руках. Правда, в отличие от обычного нормального, батюшка перекрестился.
– Юлия Петровна, это вы так по городу?
– Нет, это я у тебя перед дверью переоделась. Давай, излагай просто, быстро и по существу, что у тебя с казино. Казино будем закрывать, храм тебе открывать.
– Эх, – угрюмо вздохнул батюшка, – видно, это дело безнадежное. Там столько интриг, и в мэрии, и у наших, и всякие банковские дела, деньги там завязаны... Я уж руки опустил.
– Погоди, – Юлия Петровна недоуменно уставилась на отца Илью. – Как это безнадежно, руки опустил? А?! А ты зачем тогда крест вот этот одел? Закона Божьего пре-по-да-ва-тель? Да я тебя такого точно пристрелю, коли ты на пороге школы появишься! А ну-ка, отвечай: есть Бог?
– Ох, Юлия Петровна, никогда не думал, что буду с вами об этом говорить и вы мне будете такой вопрос задавать. Спасибо вам за душевный порыв, Юлия Петровна...
– А ты на мой душевный порыв не переводи, про мое левое плечо ты как-то оч-чень живописно отметил, ты мне тут не юли...
– Я никогда не юлю, Юлия Петровна! – батюшка поднялся. – Есть Бог, естественно.
– Ну а раз естественно, то какое же право ты имеешь произносить слово "безнадежно"? Какое право имеешь руки опускать, чего-то про каких-то чиновников лопотать?! Молись лучше! – тут Юлия Петровна поперхнулась, потому что язык ее собирался такое добавить, что не поперхнуться никак нельзя. – Так что, руки не опуская, давай излагай.
Пятнадцати минут изложения Юлии Петровне хватило, чтобы понять все и узнать все нужды и трудности.
– Тэ-эк, ну, а насчет Распятия кое-какие соображения есть. Ну-ка, дай телефон.
Она набрала по межгороду разные номера и, наконец, обрадованно воскликнула:
– Ну, наконец-то! Здравствуй, Эрастыч! Это Юлия Петровна. Какая?? А у тебя их что, много? Да-да, это я. Чего звоню? А я тут храм открываю. Вместо казино. Да, ты знаешь, у нашей школы.
В трубке надолго замолчали, Юлия Петровна даже в трубку дула. Видимо, Эрастыч в себя приходил, ну и, естественно, решил, что или его дурят зачем-то или издеваются.
– Да не издеваюсь я! Слушай по делу, у вас там случайно машина в Москву не идет? Прямо сейчас?! Отлично. Прямо сейчас и грузи в нее Распятие твое и сам с ним приезжай. Как зачем? Совсем ты на старость лет из ума выжил! В храм наш Распятие нужно! В общем так, через три часа чтоб машина с Распятием и с тобой была у казино. Тьфу, у храма. Если не будет, через шесть часов я – в Серебрянке. Тебя пристрелю, а Распятие сама привезу. Ты меня знаешь. Сейчас я батюшке трубку дам, он тут рядом, он настоятелем этого храма будет.
– Мир вам и Божие благословение, – сказал в трубку батюшка. – Да-да, именно Юлия Петровна, да-да, учительница начальных классов 300-ой школы, да-да, вот передо мной сидит... Ну вам повезло, меня она на штык хотела поднять всего лишь неделю назад... Нет-нет, вы не спите, это не галлюцинация и я не телефонный аферист. Мой телефон запишите, – батюшка продиктовал. – Да-да...
– Да скажи ему, что Распятие он прячет в двойной стене за сейфом в своей столярке, кон-спи-ра-тор...
Отец Илья повторил в трубку, где спрятано Распятие.
– Да-да, вполне понимаю. Ну, если приедете, то и увидите...
– Что значит "если"?! Через три часа у казино! Тьфу, у храма!
– Слышали? ... Да в общем-то, наши такие удивления от неверия. Вы знаете... да вот она сидит, слушает... Я? Я не просто удивился. К тому же... у Юлии Петровны сейчас в руках винтовка... нет, под дулом она меня не держит... она меня сейчас от уныния лечила. Да, невозможное людям возможно Богу... Да-да, все при ней говорю. До встречи... коли живы будем, – батюшка метнул взгляд на винтовку. – Распятие особое? Замечательно. Ну что ж, грузите, и Ангела-хранителя в дорогу вам.
Батюшка положил трубку и застыл, в раздумьи глядя вниз перед собой.
"Да, дивны дела Твои, Господи. Вижу чудо предо мной, Тобой явленное. Вижу и страшусь... Укрепи на дела, Господи, и изыми страх".
– Ты чего там все шепчешь?
Поднял глаза отец Илья:
– Юлечка Петровночка, ну неужто это и впрямь вы?
– Сама не знаю. Главное, начать. И мы уже начали – так говорил мой великий учитель. Правда, говорил по другому поводу.
Последнюю фразу Юлия Петровна произнесла тихим бурканьем. Повод того говорения был, действительно, другой: великий учитель собрал тогда вокруг себя ядро малолеток, самых рьяных из всех рьяных, для наставления вхождения в линию жизни. Именно так и говорил. Для них он был выше родителей – родители их считали почему-то детьми и по-наглому, не сообразуясь со временем, вели с ними, как с детьми: нудили, учили и даже пороли. Великий учитель внушал, что они – взрослые. Говорил с ними по-взрослому и ставил взрослые задачи. "Вы, вставшие на новую линию жизни, умнее своих родителей". Он не нудил, не учил, он предлагал – соучастие в великом деле перетормашивания Святой Руси. Последнее словосочетание на их памяти он произнес всего один раз и после этого произнесения неделю занятий не было – великий учитель болел, пил, переживал. О, как за это возненавидели юные соучастники столь страшное для их учителя словосочетание!