Марина забыла об осторожности, с какой собиралась проникнуть в свое временное жилище, начала нервничать, возиться с ключом, толкнула скрипучую дверь, кроме того, в коридоре наскочила на подставку для зонтов, ощупью ища включатель, разбила горшок с цветами и сквозь шум отчетливо различила голос миссис Хиггинс: «Как ты посмела заявить, что я морю тебе голодом?»
Любопытно, что Марина сразу все поняла, хотя эти слова были произнесены на сквернейшем английском.
Ей захотелось развернуться и броситься прочь. Да, именно так ей и следовало поступить, едва прозвучал голос хозяйки. Но как та узнала о том, что Марина наябедничала матери?
Не прошло и дня, как сказанное ударило по Марине бумерангом. Почему матери всегда распускают язык? Почему они не могут тихо сидеть в своем углу, страдая за своих дочерей и не задавая работу Интерполу, вызвав международный конфликт?
Все это пришло Марине в голову за считаные секунды, и, когда у нее снова возникло инстинктивное желание бежать, она не смогла этого сделать.
Когда девушка заметила, что итальянцы приближаются к ней с явным желанием схватить, ее сковал страх. Они были проворны и удачливы. Они подхватили ее под руки и без церемоний куда-то поволокли.
Их было двое, они были страшно противны, от них несло мхом и сырой землей. Они вцепились Марине в волосы и, словно тюк, поволокли ее вдоль коридора. Искоса она заметила зеленоватый цвет их лиц, глаза, налитые кровью, и заостренные уши. Это были два чудовища.
Марина едва дышала от страха. Она стала заложницей двух отвратительных и уродливых пикси, безжалостно царапавших ей руки и ноги перед огромной кроватью, на которой лежала миссис Хиггинс, прикрыв свои стокилограммовые телеса длинной ночной рубашкой. Хозяйка показалось Марине чудовищнее, чем прежде.
— Неблагодарная девочка, целуй ноги миссис Хиггинс и скажи, что она лучшая мама в мире, — крикнул ей один из пикси, подкрепляя свои слова тычком в затылок, заставляя Марину склонить голову перед хозяйкой дома.
Этот голос, это произношение… Похоже, он говорил на смеси итальянского с английским.
— Bambina[3] ведет себя плохо, миссис Хиггинс. Мы ее накажем.
И в это мгновение Марина поняла, что итальянцы — замаскировавшиеся злые лесные духи, представшие наконец перед ней в своем истинном обличье: с зелеными заостренными ушами… Как ей это не пришло в голову раньше? Неуверенность и нервозность Лилиан, похищение, исчезновение одежды, жаба на подушке…
Что еще они способны натворить?
Из уст миссис Хиггинс вырвался крик. Эта комедиантка сделала вид, будто ее хватил удар. Она поднесла руки к своим огромным грудям, не угадав, в каком месте находится сердце, и закричала, что ей плохо и что она умрет по вине этой испанки.
Оба пикси просили ее не делать этого, не умирать, не оставлять их сиротами. Наконец миссис Хиггинс позволила себя любить, уступила мольбам своих приемных сыновей и с большим удовольствием изволила вернуться к жизни.
Она засопела, точно поправляясь от инфаркта, открыла глаза и, постанывая, указала на Марину:
— Делайте с ней, что хотите. Мне все равно.
Салваторе и Пепиньо тут же набросились на девушку.
— Теперь ты у меня узнаешь, — предупредил Марину Пепиньо, дергая ее за ухо.
— Теперь ты узнаешь, что такое хорошо, — засмеялся Салваторе, обнажая черные зубы, и безжалостно дергая Марину за волосы.
Марина не могла понять, почему сейчас она видит пикси, а прежде нет.
Порошок! Порошок фей стал причиной этой перемены. Несмотря на то что феи привели ее в божеский вид, порошок проник в ее кожу и на нее по-прежнему действовало волшебство.
А ее внешний вид? Он тоже изменился? Марина не могла посмотреть на себя в зеркало, ибо стоило ей только оказаться в своей комнате, как пикси заперли дверь и дико захохотали.
— Теперь настал наш час!
— Тебе не придется скучать…
— Поиграем, прежде чем передать тебя в надежные руки.
— Повеселимся…
Марина онемела от страха. Ей хотелось призвать на помощь Лилиан, но фея исчезла у двери дома, где жил Цицерон.
Ей не на кого надеяться, никто ничего не услышит, никто ее не спасет…
Марина сделала шаг назад, затем еще один и еще один, и уперлась в стену. Она могла лишь залезть в шкаф, хотя ей пришлось бы забраться на стул, чтобы открыть его. Девушка с отчаянием взглянула на окно, рассчитывая, какой понадобится разбег, чтобы выпрыгнуть через него, но тут на подоконнике она заметила симпатичного человечка.
Человечек прикоснулся к своему цилиндру, на его руке сверкнули огромные часы, на которые он, указывая рукой, настойчиво обращал внимание Марины.