В этот миг девушка глубоко вздохнула.
«Слава Аллаху великому, – подумал Шахрияр, – она жива, просто спит…»
Еще один вздох заставил сердце Шахрияра забиться быстрее. Но нет, спасенная красавица не просыпалась, она лишь улеглась на жесткой корабельной койке чуть удобнее. Аромат, что источали ее губы, был так тонок и так сладок; голова принца закружилась.
– О луноликая, – прошептал Шахрияр, – как ты прекрасна, когда спишь! Сколь же удивительным будет миг твоего пробуждения…
«И сколь прекрасным миг наслаждения…» Но эти слова, промелькнувшие в глубинах разума Шахрияра, не успели коснуться его губ. Ибо красавица открыла свои прекрасные глаза.
– Кто здесь?
Шахрияр сделал шаг вперед, позволив лунному лучу осветить свое лицо.
– Это я… Тот, кто вырвал тебя из цепких объятий смерти.
– Как зовут тебя, мой спаситель?
Только сейчас Шахрияр заметил, как красив голос девушки – мягкий, как нежный шелк, бархатный, как прикосновение южной ночи, околдовывающий, привязывающий к себе, как самые крепкие корабельные канаты.
– Друзья называют меня Шахрияр-пират. Но для тебя, моя греза…
– Для меня, – девушка решительно перебила принца, – ты будешь моим повелителем. Ибо имя значит для человека столь мало, а благодарность – столь много.
Девушка сначала села на койке, а потом и встала. Она была высокой, хотя, конечно, не такой, как гигант Шахрияр. Она была столь грациозна, что принц удивился, что она родилась человеком, а не пантерой.
– Прекраснейшая, а как мне повелишь называть тебя?
– Я Белль – красавица. Странное имя иногда дают девочкам, верно?
Шахрияр молча качнул головой, ибо имя не просто шло к его гостье – оно казалось продолжением ее, последней точкой в безупречной картине, созданной самой природой.
Девушка, подняв голову, рассматривала принца с непривычной тому прямотой.
– А ты красив, мой повелитель… Любая женщина сочла бы за честь отблагодарить тебя достойно. Ведь ты же велишь отблагодарить тебя?
Шахрияр задохнулся от этого прямого вопроса. И еще от того, каким оценивающим взглядом оглядела его Белль.
– Да, отблагодарить такого – великая честь… Ведь ты же согласен с этим, повелитель?
Да, эта спасенная красавица вовсе не походила на женщин, какие обычно делили ложе с принцем. Ибо те всегда словно ждали команды, позволяющей вести себя так, как женщина должна вести себя наедине с мужчиной. Эта же времени даром не теряла. Ее уверенные пальчики прошлись по телу Шахрияра сверху вниз, скользнув от плеч к узкой талии. Движение это, едва ощутимое, мгновенно воспламенило жар в чреслах Шахрияра. Но не успел он и рта раскрыть, как почувствовал, что его штаны скользнули на пол – красавице удалось мгновенно справиться с пряжкой широкого пояса.
– Что ты делаешь, прекраснейшая?
– Молчи, дурачок… Я хочу щедро отблагодарить тебя за дар, которым ты меня наградил. Надеюсь, моя благодарность скажет тебе больше, чем могут сказать мои уста. Молчи и просто не мешай. Клянусь, ты не раскаешься…
Она приподнялась и поцеловала его там, где пульсировала жилка на шее.
Его сердце учащенно забилось, а огонь, родившийся в чреслах, растекся по всему телу. Раньше оно никогда столь мгновенно не отзывалось на ласки, хотя в его жизни было немало женщин.
Шахрияр закрыл глаза и отдался ее ласкам. Быть может, ему померещилось, но рубаха из прочного льна исчезла с его тела еще быстрее, чем просторные штаны.
– О да, – промурлыкала Белль. – Тебе приятна моя благодарность…
Принц опустил глаза и хрипло проговорил:
– Клянусь, ты видишь это куда лучше, чем я чувствую…
Белль усмехнулась. Никогда еще Шахрияр не видел такой улыбки: и оценивающей, и обещающей и – о Аллах всесильный! – разжигающей во всем его существе подлинный пожар.
Меж тем Белль не медлила – она подтолкнула принца, и тот буквально упал на узкое корабельное ложе. Его хватило лишь на то, чтобы попытаться перехватить руки девушки, дабы запечатлеть на них жаркие поцелуи. Но у Белль было на уме нечто совсем иное.
Она начала целовать тело принца от широких плеч до узких ступней. Шелк ее волос скользил по его телу, и эти прикосновения жгли так, как не могли жечь и тысячи поцелуев.
Когда дело доходило до страсти, Шахрияр предпочитал быть поработителем, командовать, отдавать приказы. Но сейчас превращение из рабовладельца в раба было столь сладостным, что он мечтал лишь о том, чтобы его «Рубака» никогда не нашел дороги в порт, а утро не наступало бы и ночь длилась вечно.