Изображая храбрость, которой не испытывала, я расправила плечи, сцепила руки за спиной и поклонилась.
– Я готова.
Когда он заговорил, Его голос уже звучал не отовсюду:
– Я хочу поблагодарить тебя за служение, а также попросить прощения.
Тогда я не совсем поняла, за что Он извиняется. Вдруг пространство изменилось – я это скорее почувствовала, нежели увидела. Если описывать окружение словами, то все будет точно таким же, как при встрече. И все же оно стало другим. Образовалась полная тишина, а внутри меня пробудились рецепторы, о существовании которых я и не подозревала: они подмечали то, что выходило за рамки запахов, звуков и форм. Появилось что-то глубоко чувственное, вокруг и внутри, в сердце, и я приготовилась выполнить свою задачу. Солнце прождал уже несколько дней. Требовалось поскорее породить новую звезду.
Я не понимала Его просьбы о прощении, пока Он не притронулся к моей руке. Прикосновение обжигало, будто раскаленный утюг, но инстинкт отпрянуть был приглушен, подавлен. Равновесие вышло из строя, больше не было ни верха, ни низа, ни лево, ни право. И затем это прикосновение было повсюду, буквально повсюду, в каждой частичке моего естества, а потом глубоко-глубоко внутри, поджигая меня, как погребальный костер: опаляя, расплавляя и уничтожая.
Кажется, я закричала. Наверняка. Вспоминается с трудом, даже сейчас. Окончания я тоже не помню, ибо после консумации меня поглотила тьма.
Глава 4
Когда тьма рассеялась, я обнаружила, что лежу на большой не-кровати в очередной комнате, очень похожей на предыдущие две, и все же другой. Меня окружали не-стены. Все было хрустальным и розоватым. Несколько дней я не вставала с кровати – достаточно долго, чтобы заметить отсутствие потолка: здесь тоже над головой было лишь бесконечное ночное небо, усыпанное звездами.
Мне полагалось превратиться в пепел. Сгореть дотла и воспарить к небесам. Но я по-прежнему была собой, той странной, кристаллической версией себя, которая существовала в этом месте.
Именно там, в той комнате, в той постели, я наконец позволила себе горевать. Я оплакивала Кана. Мою любовь к нему, свое будущее и семью, которых у нас никогда не будет. Его потеря ощущалась острее всего, и хотя этот путь я выбрала ради него, страдала из-за принесенной жертвы.
Во-вторых, я оплакивала саму себя, лежащую в одиночестве в незнакомом месте. Оплакивала ту счастливую, игривую девушку, которая, без сомнения, сгорела вместе с моей невинностью. Плакала из-за пустоты в комнате, ибо я отдала себя добровольно, однако в кровати со мной не было ни мужчины, ни бога, которые гладили бы мои волосы, любили бы меня и лелеяли за то, что мы друг другу даровали. Я не видела никого, кроме слуг – двух незнакомых мне божков, которые смотрели на меня с жалостью и сочувствием, заботясь о моих физических нуждах, – и те со мной не заговаривали. Они выполняли свою работу и ничего более. Прежде я считала себя одинокой, живя в окружении родных, однако истинное одиночество познала, только став звездной матерью.
Я скорбела по родным, какими бы непохожими мы ни были. Все-таки мы любили друг друга. В первое время после соития с Солнцем я была готова отдать все на свете ради недовольных взглядов Паши, пререканий с Идлиси или присутствия мамы, пусть даже и равнодушной ко мне. Я вспоминала реакцию отца на мое решение, свое удивление от его чувств и принималась рыдать.
Также я скорбела о доме. О друзьях, о лесе, о всем том, что было со мной с пеленок. Ничего этого я уже не увижу никогда.
Больше всего на свете мне хотелось общества, пусть даже общества Солнца, и в то же время я этого боялась. Вдруг Его семя не прижилось, и мне придется… быть с ним вновь? Я сомневалась, что вынесу повторение. От одной лишь мысли о том, чтобы стоять в Его присутствии, у меня тряслись поджилки. От чудовищной тревоги, усиленной дроблеными воспоминаниями, горела голова и все естество. Тем не менее я ощущала Его так, будто Он был отрезанной от меня конечностью, которую я отчаянно хотела вытянуть, но внезапно обнаруживала, что ее больше нет.
Впрочем, мои опасения по поводу зачатия быстро угасли. Видимо, верно говорят: был бы бог, остальное приложится. К концу первой недели я почувствовала нечто, не испытанное никогда прежде: тепло внутри, которое мне не принадлежало, сияние, невидимое глазу. В тот же миг, при всем своем невежестве, я поняла, что беременна и что во мне зародилась звезда. И вслед за тем пришло удивление, которое обернулось в цель, которая, в свою очередь, перетекла в надежду. И та надежда помогла развеять тьму, поглотившую мою душу. Помогла прийти в себя, и я одернула балдахин кровати, чтобы взглянуть на звезды и вспомнить, для чего сюда прибыла.