Мать вздрогнула от предположения, но не дочь. Та восприняла его с благоговением. В наших краях оставалось немного достойных холостяков: деревни были маленькими, разделенными широкими лесами. Разве существует лучшая участь для молодой девушки, чем стать избранницей бога?
Знахарка Джани все повторяла, как хочет удостоиться этой чести. Ее муж скончался годом ранее, и она мечтала о спасении души, гарантированном звездной матери и, как считалось, ее семье. Вот только самый младший ребенок Джани был старше меня. Для нее факел зажегся слишком поздно.
Пока все болтали, я рассматривала окружавшие меня знакомые лица и обнаружила, что одного не хватает. Идлиси. Хотя тут были и мама, и наша младшая сестра Паша. Охваченная любопытством, я выскользнула из толпы и вернулась домой, где и обнаружила пропажу – закутанная в одеяла, она сидела в нашей спальне и задумчиво смотрела в окно.
– Лиси? – я подошла к ней.
Она настолько глубоко погрузилась в мысли, что вздрогнула, заслышав мой голос.
– Оставь меня.
– Но факел…
– Да знаю я о факеле! – взвизгнула она, затем съежилась и виновато продолжила: – Как можно не знать? Я чувствую его даже здесь! – она покачала головой. – Паша еще слишком маленькая, а ты помолвлена. Я – первая на очереди, разве нет?
Ее страх пронзил меня, подобно тупому ножу, который воткнули мне в грудь.
– Идлиси, возьмут только доброволицу…
– А если никто не вызовется? – прошептала она, затем поднесла ко рту кулак в одеяле и впилась в него зубами.
Я осторожно присела на край кровати и коснулась ее ступни. Сестра отпрянула.
– Ну почему не вызовется-то? Это весьма почетная судьба.
Но Идлиси склонила голову.
– Разве так почетно умереть?
– Душа не умирает никогда. – Это была точная цитата из Священного Писания.
Сестра покачала головой с таким видом, будто мы говорили на разных языках, и вновь перевела взгляд на окно. Желая ее утешить, я сказала:
– Думаю, вызовется Гретча.
Идлиси судорожно вздохнула.
– Надеюсь.
Я в неуверенности поджала губы. Не подыскав иных слов утешения, оставила сестру в покое. Однако не вернулась на собрание, а засела за свое свадебное платье, висевшее в спальне родителей.
Во время работы мне было неспокойно. В голове роились сомнения: может, я наивна в своей вере в Священное Писание? Что верю обещаниям, которые передавались из поколения в поколение? Или же мне легко было поверить только потому, что доброволицей станет другая и мне не придется ничего решать?
Я задумалась о том, что будет, если не вызовется никто. Покарает ли нас Солнце? Отвернется ли Он от нас? Или Идлиси права и одну из наших женщин заставят вызваться?
Стремясь отвлечься, я сосредоточилась на задаче. Свадебное платье было простым, но милым, сшитым из льна, который мне помогла соткать повитуха, и отделанным кружевом, сплетенным мной самой. Я решила его примерить, но не сумела снять с манекена.
Тогда я отправилась навестить Кана.
Совсем недавно минул полдень. В деревне установилась мрачная тишина. Женское совещание закончилось, все укрылись в своих домах, вместо того чтобы завершать повседневные дела. Даже птицы воздерживались от пения, а собаки – от игр. Мои шаги звучали неестественно громко, и я замедлила шаг, чтобы их приглушить.
Кана я обнаружила на крыльце дома: он сидел, склонив голову на руки, на колени падала тень от леса. У меня перехватило дыхание от нарастающей боли в груди. Он выглядел таким печальным, подавленным, отчаявшимся. Я осторожно приблизилась.
– Кан?
Он испугался: вскинул голову, а во взгляде круглых, как у ребенка, глаз читался страх. Затем он посмотрел на меня, и выражение его лица смягчилось.
– Церис… – его голос звучал хрипло.
– Все в порядке?
Он кивнул, вот только его поза говорила иное. Я опустилась на ступеньку рядом с ним и провела ладонью по спине, чувствуя дрожь его кожи при дыхании.
– Мне страшно, – признался он.
– Как и всем нам. Люди не готовы к тому, что прямо у них на глазах оживут легенды и сказания.
Он прислонился ко мне боком, и я наслаждалась теплом его тела. Затем провела пальцами по кончикам его волос, доходящих ему до подбородка. Кан был таким сильным, и хотя легко смеялся, я никогда не видела своего жениха плачущим. Теперь он, казалось, был на грани слез.
– Кан, что такое?
Он тяжело сглотнул, мешкая, но мое молчаливое ожидание ослабило его сомнения.
– Гретча или Аня. На женском собрании не приняли окончательного решения, и теперь совет будет выбирать между ними двумя.
Слова словно вонзились в сердце железной пикой. Я окаменела. Его печаль накрыла меня с головой, топя и придавливая вниз, как наковальня.