Понаблюдав за ним еще какое-то время, Екатерина убедилась, что взор его действительно гораздо чаще был устремлен теперь на жену, чем на леди Кастлмейн.
Впрочем, не он один сменил сегодня предмет своих воздыханий.
Король, которого Екатерина никогда надолго не теряла из виду, проявлял что-то уж очень большое внимание к одной из ее фрейлин.
Фрэнсис Тереза Стюарт приходилась королю дальней родственницей: ее отец, Вальтер Стюарт, был третьим сыном лорда Блантира. Она прибыла в Англию вместе с Генриеттой Марией, которая и предложила Екатерине принять девушку к себе фрейлиной.
Генриетта Мария сообщила Екатерине, что Людовик Четырнадцатый живо интересовался юной Фрэнсис и предлагал ей остаться при его дворе.
— Однако, — продолжала она, — я сочла, что ей лучше уехать. Их семья пережила много лишений во время гражданской войны, и я чувствую свой долг в том, чтобы им помочь. Мне очень бы не хотелось, чтобы Луи сделал Фрэнсис своей очередной любовницей. Эта девушка воспитана в духе истинного целомудрия. Прошу вас, примите ее к себе на службу.
В тот момент Екатерина как-то не задумывалась о том, стоит ли спасать девушку от развратного Луи, чтобы тут же везти ее к Карлу; ведь тогда она еще считала, что в страсти короля к леди Кастлмейн повинны злые чары, с помощью которых эта женщина его околдовала. Теперь, научившись лучше понимать своего мужа, она начала догадываться, что, не будь даже при дворе леди Кастлмейн, все равно, нашлись бы другие.
До этого вечера Фрэнсис казалась придворным Карла едва ли не ребенком, но сегодня, когда она вошла в залу в своем великолепном платье и в обрамлении всех имеющихся у нее драгоценностей, она уже ничуть не походила на ребенка. «Если кто-то и сможет тягаться красотою с леди Кастлмейн, — подумала Екатерина в тот момент, — то, вероятно, это будет именно Фрэнсис Стюарт».
У Фрэнсис были светлые густые вьющиеся волосы, ослепительно-белая кожа, нежнейший румянец и голубые глаза; ее стройная высокая фигура пленяла грацией и изяществом. Конечно, и Барбара обладала редкостной красотой, с которой трудно было состязаться другим женщинам; но у Фрэнсис, помимо красоты, была еще изысканность манер, усвоенная ею при французском дворе. Ее спокойное достоинство и неизменная скромность представляли полную противоположность вульгарной леди Кастлмейн. К тому же коварная Барбара вечно строила какие-то козни, и в сравнении с нею Фрэнсис Стюарт казалась невинной маленькой девочкой. Возможно, поэтому, а не только из-за возраста, Екатерина и относилась к ней до сих пор как к ребенку.
Но вот в один вечер ребенок неожиданно превратился во взрослую женщину, и король заметил это одним из первых.
Не только он оказался так наблюдателен. Враги Барбары, которых у нее было немало, радостно вопрошали друг друга: не означает ли сегодняшний день, что ее власть над королем уже на исходе? Ведь в присутствии Барбары Карл еще никогда не уделял ни одной женщине столько внимания, сколько уделял сегодня Фрэнсис.
Сердце Екатерины наполнилось печалью. До сих пор она, надеялась, что в один прекрасный день, разглядев вдруг отвратительную вульгарность своей любовницы и покаявшись в грехах, он обратится наконец к жене, и жизнь их снова сделается такой же сказочно счастливой, как когда-то в Хэмптон-Корте.
Теперь она уже совсем не была уверена, что он обратится к ней когда бы то ни было; быть может, она потеряла его навсегда, отказавшись однажды выполнить его просьбу.
Ее взгляд вернулся к веселой, оживленной леди Честерфилд. За ней теперь увивался целый рой поклонников, среди которых был, кажется, и ее собственный муж, и герцог Йорк, глядевший на Елизавету как завороженный. Неуклюжие ухаживания Джеймса всегда вызывали веселье придворных и, в еще большей степени, короля. Екатерина не сомневалась, что в скором времени весь двор заговорит о несчастной страсти к леди Честерфилд, постигшей любвеобильного герцога.
Двор супруга по-прежнему казался Екатерине странным и загадочным. Красота и умение очаровать окружающих ценились здесь гораздо выше добродетели, и леди Честерфилд лишь доказала это еще раз. А может быть, и Екатерине стоит последовать ее примеру? Ведь ищет же молодой Эдвард Монтагью ее общества?.. Правда, не исключено, что его внимание к ней вызвано жалостью, а отнюдь не восхищением.
Настал ее черед танцевать: герцог Монмут, в честь которого устроен был этот великолепный бал, с поклоном подошел пригласить на танец первую даму королевства.