Весь двор... да что двор! — весь Лондон уже хихикал по поводу злополучной коляски. История с коляской превратилась в своего рода анекдот, какими король так часто развлекал своих подданных. Однако сама коляска все не появлялась на аллеях парка — по той простой причине, что Карл не хотел обижать королеву и опасался обидеть Барбару.
Спустя несколько дней в апартаментах Фрэнсис Стюарт, где в тот вечер ужинал король, состоялся знаменательный разговор.
Они сидели рядом за одним столом: темные страстные глаза короля были устремлены на хозяйку, а прекрасные голубые глаза хозяйки — на хрупкое сооружение, возводимое ею из игральных карт.
Но вот, неожиданно обернувшись к королю, она сказала:
— Ваше величество, вы не раз говорили, что рады были бы выполнить любое мое желание.
— Назовите его, — сказал король, — и можете считать, что оно уже выполнено.
Все замерли в предвкушении скорой развязки: неужели Фрэнсис наконец-то решилась стать любовницей короля?
— Я хочу первая выехать в вашей новой коляске, - сказала Фрэнсис.
Король, никак не ожидавший такого оборота, смутился. «Лучше бы этой коляски вовсе не было», — подумал он.
Поодаль предостерегающе, мерцали глаза Барбары.
Фрэнсис, с тою же невинной улыбкой, продолжала:
— Ваше величество, новый экипаж следует показать подданным — ведь они ждут. И я сочту за честь, если вы позволите мне в нем проехать.
В этот момент Барбара шагнула к столу и одним щелчком разрушила старательно возводимый хозяйкой карточный домик. Фрэнсис ахнула и обернулась, однако ее небесно-голубые глаза посмотрели на Барбару неожиданно дерзко и спокойно.
— Я предупредила короля, что, если я не сяду в его коляску первая, его ребенок не родится живым, — тихо произнесла Барбара. Фрэнсис улыбнулась.
— Какая жалость, — сказала она. — А если я не сяду в нее первая, боюсь, у меня вовсе не будет ребенка.
Три претендентки на одну коляску? Придворные веселились от души.
Впрочем, главными соперницами все, конечно же, признавали Барбару и Фрэнсис.
— Будто свет клином сошелся на этой коляске, — заметил король, видимо, раздосадованный неприятной сценой. — Да где же, наконец, герцог Бэкингем? Герцог, друг мой, спойте нам что-нибудь! Пойте о чем угодно — о любви, о ненависти, — но только, ради всего святого, ни слова о колясках!..
Герцог подчинился, и пока он пел, Барбара не сводила горящего взора с прелестной девичьей фигурки Фрэнсис Стюарт.
История с коляской наконец завершилась.
Королева тосковала в своих апартаментах. «Лучше бы я вовсе не выздоравливала, — думала она. — Пока я была больна, он любил меня. Умри я тогда — я умерла бы счастливой. Тогда он плакал из-за меня, и поправлял мне подушки, и даже поседел... А как он сожалел о причиненных мне страданиях и муках ревности! Его сердце было полно раскаяния. Теперь же ко мне вернулось здоровье, а с ним вместе все мои тогдашние муки».
Барбара страдала по-своему: она металась по своим комнатам, пиная ногами все, что попадалось ей на пути. Ни одна служанка, кроме тетушки Сары, не смела показываться ей на глаза, и даже тетушка Сара старалась держаться от нее на почтительном расстоянии.
Все окружающие — кто с беспокойством, кто с надеждой — ждали, что она что-нибудь с собою сделает; она же то в ярости раздирала собственное платье, то рвала на себе волосы и призывала Господа в свидетели ее чудовищного унижения.
Тем временем Фрэнсис Стюарт преспокойно разъезжала по Гайд-парку, и новая королевская коляска казалась всем идеальной оправой для этого сверкающего бриллианта.
Когда она проезжала мимо, лондонцы долго провожали ее глазами и говорили, что никогда, даже в дни наивысшего торжества леди Кастлмейн, английский двор не знал столь дивной красоты.
Наблюдая за отношениями Карла с его фаворитками, Екатерина часто спрашивала себя, способен ли он на истинно глубокое чувство. Барбара, бесстыдно сменявшая одного возлюбленного за другим, в то же время оставалась его любовницей; при этом ее бесчисленные интрижки, ставшие уже притчей во языцех, как будто вовсе не смущали его: он заботился лишь о том, чтобы она готова была принять его всегда, когда у него возникала в том потребность.
Фрэнсис по завершении истории с коляской снова отошла на прежние позиции. Она заявила, что не давала никаких обещаний и что ее совесть никогда не позволит ей сделаться любовницей короля.
«Может, она и впрямь записная кокетка и только притворяется невинной овечкой?» — спрашивала себя Екатерина. Во всяком случае, леди Кастлмейн, не делавшая уже секрета из своей вражды с госпожой Стюарт, считала именно так.