Королева немного потанцевала, после чего заявила, что ей пора возвращаться в Уайтхолл и что она берет с собою Фрэнсис Стюарт.
Коль скоро Фрэнсис должна была уезжать, то и короля ничто более не задерживало на балу. Поэтому вечер завершился совсем не так, как ожидали его устроители. Фрэнсис и король отбыли в Уайтхолл вместе с королевой.
Впрочем, по большей части королю было не до развлечений, поскольку дела страны внушали ему все больше беспокойства. Вражеские действия против английских судов, по заверениям парламента, наносили значительный ущерб английской торговле. Купцы требовали проучить обнаглевших голландцев. Голландские рыбаки, встречаясь с английскими рыбаками в Северном море, сражались насмерть. У Африканского побережья между английскими и голландскими моряками шла уже настоящая война. Амстердам распространял непристойные памфлеты об амурных похождениях английского короля и карикатуры, на которых растерянный король изображался в окружении множества дам, тянувших его в разные стороны. Карл был в смятении. Он испытывал непреодолимое отвращение к войне и полагал, что даже победитель мало что выигрывает. Война и так уже принесла его народу довольно страданий. Вспоминалось сражение при Эджхилле, когда они с Джеймсом чуть было не попали в плен; а явственней всего пережитого вспоминалось то вустерское поражение, после которого он, король, еще несколько недель скрывался под видом селянина, не смея открыть лицо в собственной стране.
Однако сейчас, когда подданные в один голос требовали объявления войны, его переживания не имели решительно никакого значения.
Вместо прогулок по парку он каждый день занимался теперь осмотром стоящих на Темзе кораблей, которыми гордился пуще всех своих богатств.
Убеждая парламент в том, что на содержание такого флота нужны деньги, он говорил:
— Наконец-то наши соседи уверились, что я в состоянии защитить себя и своих подданных от любых посягательств. На мои собственные средства и при содействии, любезно оказанном мне банкирами Сити, я создал флот, достойный моего народа и не уступающий ни одному из известных истории военных флотов.
После такой речи на оснащение кораблей была выделена огромная сумма в два с половиной миллиона фунтов. Но, как ни гордился Карл своим флотом, все же он горячо надеялся на то, что до открытой войны с Голландией дело не дойдет.
В тот год стояла небывало холодная зима, какой не помнили даже старожилы, но, встречаясь, люди обсуждали не погодные капризы, а растущие день ото дня претензии голландцев. Конечно, у Карла был мощный флот — но и у них тоже, и в открытом море они чувствовали себя не менее уверенно, чем англичане.
Барбара родила еще одного младенца — девочку, которую нарекла Шарлоттой и тут же объявила королевской дочерью. Королю, ушедшему с головой в государственные дела, на сей раз даже некогда было это оспаривать.
В марте пришлось-таки объявить Голландии войну.
Страна гудела от возбуждения. Силами лондонского Сити был выстроен большой военный корабль под названием «Верный Лондон». Командование флотом принял на себя герцог Йорк.
Пришла теплая и долгожданная после затянувшихся зимних холодов весна; страна с нетерпением ждала известий с полей морских сражений. Пушечная пальба с моря доносилась до самого Лондона; горожане пребывали в напряжении, но не сомневались в победе. Откуда они могли знать, что огромных, в их понимании, денег, выделенных парламентом на ведение войны, было совершенно не достаточно? По-настоящему всю тяжесть положения осознавал только король. Зная состояние финансов страны, он прекрасно понимал, что не сможет тянуть флот до конца войны из собственного, и без того куцего, королевского содержания, как понимал, что голландцы, владея не хуже англичан военно-морским искусством, располагают при этом куда большими средствами.
Когда же наконец пришло известие о долгожданной победе и городские колокола трезвонили до изнеможения, а жители выбегали на улицы, хватая по пути все, что могло сгодиться для праздничных костров, — король был менее других склонен к ликованию. Он уже знал, что Баркли, только недавно получивший от него звание графа Фальмута, погиб во время сражения, и догадывался, что в случае продолжения войны число жертв будет неуклонно расти.
Однако нежданно на улицах Лондона появился враг страшнее голландцев. Теплым апрельским вечером горожанин, направлявшийся из собора святого Павла в сторону Чипсайдского рынка, неожиданно занемог и улегся прямо на мостовую, не в силах продолжать путь. Всю ночь он пролежал там в лихорадке и в бреду, а к утру скончался; утром подошедшие к подойнику люди, увидев на его груди зловещее пятно, в страхе разбежались, но было уже поздно: к этому времени на улицах появились новые жертвы. По всему городу, от набережной до Олдгейта, мужчины и женщины, занятые обычными делами, вдруг начинали шататься как пьяные и, глядя перед собою невидящими глазами, устремлялись к себе домой, а те, что совсем не могли идти, ложились и умирали прямо на улице.