— Допустим, что в чехол был зашит кочан капусты или голова святого. Не лучше ли, чтобы это осталось между нами? Разве сестра Юзефа предпочитает, чтобы эта отвратительная баба осрамила на всю округу нас, мастерскую, а вместе с нами — и сестру?
— Конечно… — буркнула сестра Юзефа, с удивлением глядя на Гелю. — Но объясните мне…
— Зачем? То, что было, то прошло. А этот мешок с опилками выбросьте…
Рассудительная сестра Юзефа, ни о чем более не спрашивая, покинула мастерскую. Владка весь день где-то скрывалась и появилась в трапезной только на ужин. Ни одна из нас не посмотрела в ее сторону. Наклонив головы, мы сосредоточили все свое внимание на кукурузной каше. Владка села, придвинула к себе миску и побледнела. Под миской лежал клочок бумаги, на котором было написано: «После молитвы жди в хлеву. Если не будешь ждать, мы и так тебя найдем».
Во время рекреации, перед самой молитвой, меня остановила в коридоре Зуля.
— Случилось несчастье…
В моем воображении моментально пронеслась Владка, бросающаяся в реку или висящая в петле на чердаке, — и я зажмурила глаза.
— Боже мой! Боже., Никто этого не ожидал, — дрожащим голосом тянула Зуля, невидимая в кромешной темноте коридора. — Она написала мелом на стенке буфета: «Прощайте» — и убежала.
— А значит — жива! — Почувствовав облегчение, я открыла глаза.
Зуля с удивлением приглядывалась ко мне.
— Я ничего не знаю. Написала: «Прощайте» — и подписалась. Мы искали ее, но нигде нет. Пойдем в трапезную, там еще сохранилась эта надпись.
Я двинулась следом за Зулей. В дверях трапезной стояла Владка. Увидев меня, она быстро отскочила в сторону.
— Ну вот видишь, тут Владка! — обрадованная, крикнула я. — А ты говорила, что она убежала!
— Так я же не о ней! — Зуля окинула меня сердитым взглядом. — Это Геля убежала от нас и пропала.
Геля не вернулась в приют ни на другой день, ни позднее. Мне не хотелось верить, что она могла уйти от нас навсегда. Каждый день я просыпалась с лихорадочным предчувствием того, что где-то поблизости лежит ее письмо, предназначенное для меня. Я обыскала всю спальню, все ящики буфета, рылась в прачечной, в хлеву, заглянула даже под вазоны в часовне, но так ничего и не нашла.
Бегство Гельки отодвинуло на задний план и свело на нет проступок Владки. Оно свело на нет и без того непрочные чувства удовлетворенности и радости, вызванные в наших сердцах успехами мастерской. По мере того как кто-либо из девчат покидал нас, тяжелый груз, который везли мы общими усилиями, многократно увеличивался.
Окруженные со всех сторон деревянными стенами, беспомощные, мы метались, как дикие животные. Жизнь становилась невыносимой без Гелькиной твердости, без той гордости, с которой она защищала свои чувства, без той мечты о чем-то прекрасном и невозможном, которую мы видели в ней, когда она стояла у окна, упершись лбом в стекло, и молчала. «Прощайте» — это относилось ко всем нам. Это звучало, как вскрик человека, который ночью встал над темной, бурлящей рекой и… бросился в нее.
Было раннее утро. Девчата приступили к своим обязанностям, я зашивала и латала рваные матрацы малышек. Неожиданно в спальню ворвалась Сабина.
— Пришел! Пришел! — била она в ладоши и сломя голову прыгала по комнате. — Пришел!
— Кто пришел? — с щемящей сердце болью я вспомнила Гельку, возносящую руку вверх и громко напевающую: «Как заря, приход его…»
Сабина, не отвечая на мой вопрос, продолжала скакать так, что под ее ногами трещал и прогибался пол.
— Пришел! Будет колоть дрова!
— Ах, этот твой красавец-гурал… — разочарованно протянула я и вновь взялась за иглу. — Ну и что, если пришел?
— Он помнит обо мне. А наступит час, так еще все может статься.
— Кто помнил о тебе? Этот гурал? Да ты что, Сабина, уж не помешалась ли?
— Я мысленно давала ему обет, вот почему и он должен быть мне верен.
— Смилуйся! Он даже не знает, что ты в него влюблена. Ведь ты же, должно быть, не говорила ему об этом.
Сабина приостановилась и глядела на меня, не моргая, словно ослепленная невидимыми яркими лучами.
— Думаешь, что я должна была сказать ему?
— Нет, что ты! Он бы и так в тебя не влюбился.
— Почему?
— Почему? Боже мой! — Я посмотрела на плоское лицо и бесформенную фигуру Сабины. — В меня бы он тоже наверняка не влюбился, — великодушно сказала я, стараясь тем самым дать понять Сабине, в чем дело, и открыть ей глаза на истину. — Нет у меня ни таких прекрасных волос, как у Кази, ни такого изящества, как у Йоаси. Были бы хоть у меня такие ресницы, как у Зули…