Я вышла во двор. На колоде сидела Рузя. Я наклонилась к ней и спросила:
— Скажи, Рузя, что ты сделаешь с ребенком?
— Буду держать его здесь, пока муж выздоровеет и получит работу. А если выгонят, то уйду и заберу с собою Евстахия. В приют его не отдам.
Она взглянула на меня и добавила мягко:
— Не нужно отчаиваться.
Я вытерла нос и снова спросила:
— Скажи мне, Рузя, почему ни одна из нас не повесится или не бросится в реку?
Рузя глубоко задумалась.
— А разве ты имеешь со всем этим что-нибудь общее?
— С чем?
Рузя показала на приют.
— Ну, со всем тем, что здесь есть?
Ошеломленная, я посмотрела на Рузю. Да, это верно. Никогда за все время своего пребывания в приюте я и в самом деле не считала, что существует какая-нибудь связь между мною и всем этим: тасканием помоев, идиотскими беретами, писанием евхаристичных сочинений и натиранием линолеума в часовне.
— А, вот видишь! И так — с каждой. Каждая считает, что принадлежит к чему-то лучшему, что еще может войти в ее жизнь.
Рузя встала с колоды, вздохнула и добавила:
— Хорошо нам болтать, а работа-то ждет. Пойдем в прачечную, нагреем воды и, когда сестры отправятся в трапезную, выкупаем малыша, а после вечерни перестелим ему солому в корзинке.
После полудня мы переодевались в трапезной в белые платья, подпоясанные голубыми шарфами.
Вошла сестра Алоиза с охапкой белого тюля.
— Вот здесь ваши велоны. Оденьтесь и приготовьтесь к молебну. Как рыцари «Евхаристичной Круцьяты» и дети Марии, вы после вечерни получите от ксендза-катехеты специальное благословение, которое его преосвященство ксендз-бискуп передал для вас.
Сколь же сладостен день избранниц господа бога, бога, которому подвластны троны, крепости и державы, небо и земля! Сегодня утром мы получили новые тряпки для мытья полов, на завтрак было какао, а после обеда — прогулка, на которую мы ходили в наших праздничных, свекольного цвета платьях. Осчастливленные дарами этого дня, мы внимательно осматриваем велоны. На одном из них дыра.
— В этом велоне прошлый год молилась Геля. Помните? Она зацепилась велоном за гвоздь в дверях…
— Значит, это был Гелькин велон? — Я жадно схватила в руки кусок тюля, словно в нем было нечто такое, что отличало его от всех других.
Велон — это облако иллюзий, оставленное Гелькой, — достался Йоасе.
— Скажите, как я в нем выгляжу? Идет мне? — повернулась она к оконному стеклу, которое заменяло нам зеркало.
— Прекрасно! — Я разразилась неудержимым смехом, который вызвал у меня даже слезы. — Смотрись, смотрись в окно! Увидишь в нем своего избранника…
— Где? — прошептала она, прижимая нос к стеклу.
— Что, еще не видишь? В стекло вставлен осколок волшебного зеркальца. Смотри хорошенько!
Все головы в велонах, окружившие меня и Йоасю, жадно всматривались в оконное стекло.
— …Твой избранник прохаживается на углу улицы; вот он поправил шелковый галстук; волосы блестят от бриолина; на руке у него перстень, на ногах — красные полуботинки…
— С ума ты спятила! Я ничего не вижу, — отозвался сзади чей-то голос.
… Время идти в часовню.
Мы выстраиваемся. Лица у нас закрыты велонами. Как торжественно, как громко бьют колокола парафиального костела! Властные звуки вновь и вновь утверждают незыблемый порядок, царящий в этом мире. В коридоре девчат приветствуют два ряда нахмуренных лиц — со стен глядят на них лики святых, а под святыми стоят монахини, каждая с зажженной свечой в руке.
Открываются двери часовни. Все вокруг оглашается церковными песнопениями; благовония дурманят голову; назойливо звонят колокола, прославляя создателя.
И существа, восставшие из первобытного праха и хаоса, падают ниц перед его святым ликом. Белые велоны избранниц устилают линолеум, старательно вычищенный и натертый их окровавленными руками во славу всевышнего.
